Зеркальный вор

— Я в этот раз постарался написать разборчивее, — говорит он. — Ты можешь это прочесть?

— Могу, — говорит Стэнли. — Хотя по смыслу не все ясно.

— Здесь цитата из Роджера Бэкона, английского мага тринадцатого века.

— О’кей. И что это означает?

Уэллс навинчивает колпачок и гасит настольную лампу.

— Это означает, что я рад знакомству с тобой, — говорит он. — Очень рад, без преувеличений.

Он берет свою трубку и направляется в сторону лоджии, но Стэнли не идет за ним. Он стоит перед столом с книгой в руках и смотрит в пространство.

— Спасибо вам за все, мистер Уэллс, — говорит он. — Большое спасибо. Но мне пора идти.

Уже внизу, пока он надевает куртку, Сюннёве уговаривает его остаться и заночевать у них.

— У меня в мастерской есть шкаф-кровать, — говорит она. — Там тебе будет вполне удобно, я гарантирую.

Однако Стэнли спешит удалиться, приняв поцелуй в щеку и ответив неуклюжим объятием.

— Погоди, — говорит она, — а ты не хочешь забрать свои ведра?

— Вообще-то, они не мои, — признается Стэнли.

Уэллс провожает его по тропе до калитки.

— Что передать твоему другу, когда они с Синтией вернутся? — спрашивает он.

— Клаудио знает, где меня найти, так что ничего передавать не нужно.

Уэллс протягивает руку, Стэнли ее пожимает, и Уэллс подтягивает его к себе для объятий. На мгновение Стэнли отрывается от земли, прижимаясь ухом к его груди, чувствуя запах табака и чего-то пряного, слыша гулкий стук сердца и клокотание в легких. Затем Уэллс его отпускает.

Уже за калиткой Стэнли поворачивается и окликает его:

— Еще минуту, мистер Уэллс!

— Да?

— Когда мы с вами встретились на пляже позапрошлой ночью, вы произнесли какие-то непонятные слова. Что это было?

Уэллс продолжает медленно двигаться обратно к дому, пока не достигает крыльца. Там он останавливается, прислонившись к столбу.

— Что-то не припоминаю, — говорит он.

— На иностранном языке, — говорит Стэнли. — Вы повторили это дважды.

На фоне открытой двери Уэллс выглядит обезличенным силуэтом. А на свету в дверном проеме стоит его жена; вид у нее усталый и грустный. Два огонька вспыхивают на стеклах очков Уэллса, и Стэнли не может понять, от какого источника света они отразились.

— Увы, — говорит Уэллс. — Должно быть, я так плохо артикулировал свою речь, что она прозвучала как иностранная. Я точно помню, что разговаривал только по-английски. Но видимо, недостаточно внятно. Извини.

Стэнли кивает.

— О’кей, — говорит он. — Спокойной ночи, мистер Уэллс.

— Спокойной ночи, Стэнли.

Миновав два или три дома в направлении берега, Стэнли замечает на лужайке кота, который что-то держит в пасти. Он подходит ближе и видит, что это извалянная в песке рыбья голова с волочащимися за ней кишками. Кот смотрит на него стеклянистыми зелеными глазами.

Стиснув зубы, Стэнли примеряется, чтобы врезать ногой по кошачьей морде, но в последний миг отказывается от этого намерения. Кот шипит, прижимая уши и выгибая спину, а затем дает стрекача по высокой траве и ныряет под крыльцо. У Стэнли вновь возникает пелена перед глазами; в горле стоит комок, дыхание затруднено.

Он оглядывается на дом Уэллса — его балкон виднеется над неровными верхушками можжевеловых кустов. У перил маячит темная фигура — это наверняка Уэллс, хотя трудно сказать, наблюдает он за Стэнли или нет.

— Лживый мешок дерьма, — сквозь зубы бормочет Стэнли.

46

Когда на следующее утро он просыпается в логове на Хорайзон-Корт, Клаудио рядом нет. Стэнли принимает сидячее положение, протирает глаза, оглядывается. Может, Клаудио ночью стучал в дверь, а он не расслышал сквозь сон? Затем он вспоминает вчерашний день — Синтию с ее лягушачьим фильмом, Сюннёве с ее шкафом-кроватью — и догадывается, где мог застрять его друг.

Он снова ложится, натягивает одеяло на плечи. Пытается разозлиться, но это у него не выходит. Клаудио легко поддается на уговоры, — конечно же, он остался ночевать в доме Уэллса. И его нельзя в этом винить. Ведь и у Стэнли не было серьезных оснований для столь поспешного ухода. Отчасти дело, конечно, в стыде: это ж надо было так позорно распустить нюни! Другая причина в том, что разговор с Уэллсом уже исчерпал себя и стал в тягость. Но, помимо этого, было кое-что другое: необъяснимая тревога, как будто он может чему-то навредить, что-то поставить под угрозу. Безуспешные попытки докопаться до сути, как обычно, нагоняют на него тоску, а следом приходит усталость…