Зеркальный вор

Когда он просыпается повторно, утро уже перетекает в день. Клаудио нет до сих пор. Все то же тягостное чувство: как будто он поставил на несчастливый номер и раз за разом тупо повторяет ставку, а денег остается все меньше. Он откидывает одеяло, встает, чистит зубы, пьет воду из отцовской фляги. Находит в нагрудном кармане рубашки полученный от Уэллса список, расправляет его на стеклянном прилавке и в процессе одевания то и дело туда поглядывает, пытаясь прочесть имена. С таким же успехом это могло быть написано по-китайски. Порой Стэнли затрудняется объяснить самому себе, ради чего он проделал столь долгий путь через всю страну, — но уж точно не ради вот этого. Уэллс вновь его обхитрил, сменил цвет и ускользнул, как верткая каракатица, окутав Стэнли облаком чернил.

Он вспоминает о долгой прогулке в ночь их первой встречи, о бесконечных заумных рассуждениях Уэллса. А что, если целью всего этого было направить Стэнли по ложному следу? Может, разгадка заключалась не в словах Уэллса, а в его шагах — в самом их маршруте по улицам, которые некогда были каналами? Стэнли вспоминает табличку с названием одной из тех улиц: «РИАЛТО». Что это может означать? В «Зеркальном воре» так называется одно место, район или квартал таинственного города — совсем не такого, как этот, но все же имеющего с ним нечто общее. Здесь это название может быть скрытым указателем. Но на что оно указывает?

Можно поискать исторические параллели, однако такой подход кажется ему неправильным. История — это груды книг, а тайна, которую он стремится постичь, заключена не в написанных текстах. Она либо скрыта в каких-то реалиях этого мира, либо вообще не стоит того, чтобы за ней гоняться. И ближе всего Стэнли подобрался к ней во время той прогулки, когда застигнутый врасплох Уэллс, пытаясь объясниться, показал ему этот город. Книгу написал Уэллс — это факт, но город создал не он. А город — это ключ к разгадке. Стэнли должен туда вернуться и еще раз все осмотреть.

Завязав шнурки на туфлях, он осторожно, с оглядкой, выходит на улицу. Видимо, его подавленное настроение отчасти обусловлено погодой: он чувствует, как падает атмосферное давление и приближается дождь, хотя небо пока еще чистое. На подходе к набережной он улавливает кисловатый злотворный запах — неприятно знакомый, чем-то сродни запахам нефтепромысла, — и вспоминает о своей больной ноге, которую утром забыл осмотреть. Вместе с этим воспоминанием возвращаются боль и слабость; и он замедляет шаг. В последний раз он промывал рану вчера, в душевых Санта-Моники. Тогда все было вроде нормально, но сейчас он в этом не уверен. Он подумывает о возвращении на Хорайзон-Корт, чтобы сделать перевязку, но это обернется изрядной потерей времени — не менее двух часов.

Стэнли выходит на пляж, выбирает местечко неподалеку от воды, садится лицом к набережной и размышляет. Через какое-то время, не углядев ничего вдохновляющего в зданиях и улицах, разворачивается лицом к океану. Солнце находится в зените и почти не бликует на темно-синей прозрачной воде. Иногда, напрягая зрение, ему удается разглядеть среди донных камней оранжевые вспышки рыбок гарибальдий — как спелые риверсайдские мандарины, кем-то брошенные в волны.

Он достает из кармана джинсов список Уэллса и в очередной раз его просматривает, имя за именем, ломая голову чуть не над каждой буквой. Одно из имен — Гермес Трисмегист — известно ему по книге, а остальные абсолютно ничего не говорят. Стэнли всматривается в них с напряжением, как будто надеется, что они вдруг оживут и многоножками зашевелятся на странице, обретая какое-то новое значение. Но в результате у него лишь начинается дикая головная боль, а слова остаются неизменными.

Он поднимается, сворачивает листок и, спрятав его в карман, идет на север босиком вдоль полосы прибоя. Время отлива; на широком и плоском пляже тут и там попадаются «дары моря», от которых, сужаясь, тянутся к воде следы, похожие на хвосты комет: медузы-аурелии, парусницы, береговые улитки, морские черенки, отвратного вида грязно-коричневые яйцевые капсулы скатов, длинные нити водорослей. Стэнли смотрит в сторону аркады с игровыми автоматами — там на песке дрыхнет пара пьянчуг, по променаду идет прилично одетый еврей со скрипкой в футляре, женщина катит детскую коляску и тянет за руку второго малыша с воздушным шариком, — и в этот момент нога его наступает на что-то твердое. Он наклоняется и разгребает песок.

Это череп неизвестной ему диковинной птицы — желто-коричневый клюв длиной с предплечье, широкие дыры глазниц. Клюв отшлифован песком, отполирован волнами и примерно посередине надклювья украшен прилепившимся морским желудем. Осмотрев находку со всех сторон, Стэнли переводит взгляд на оставшуюся после нее выемку в песке. Широкая у основания и постепенно сужающаяся к кончику, она напоминает символ из какого-то древнего алфавита. Песок вокруг заглажен волнами, но под ним может скрываться еще невесть что.