Зеркальный вор

Долгое время Стэнли наблюдает за тем, как он прихлебывает воду, из последних сил стараясь держать голову прямо. Ему вспоминаются последние дождливые дни февраля, которые Клаудио проводил за чтением краденых журналов, а Стэнли перечитывал «Зеркального вора». Стэнли искал в книге ключи к разгадке, тогда как его друг просто убивал время. По крайней мере, так считал Стэнли. Но в понимании Клаудио, конечно же, все было наоборот. Стэнли знал это и раньше. Быть может, он знал это всегда. Но сейчас он воспринимает это по-другому — яснее, жестче, серьезнее — и чувствует себя так, словно встретил на пути высокую стену или развилку дорог. У этого парнишки есть свое горячее тело, живущее и умирающее, и свой «черный ящик» в голове, содержимое которого неведомо посторонним. То же самое можно сказать о Стэнли и о любом другом человеке. И Стэнли не может его понять; он и себя-то не до конца понимает. Книга Уэллса может подсказать ответы на многие вопросы, но данный вопрос не из их числа. В лучшем случае книга может убедить его, что подобные вопросы несущественны; и Стэнли надеется, что когда-нибудь книге это удастся.

Он стоит позади Клаудио и смотрит на его затылок, пока может выносить это зрелище. Затем — осторожно ступая резиновыми подошвами по линолеуму — подходит к боковой двери, отодвигает засов и выскальзывает на крыльцо. Все это он проделывает абсолютно бесшумно, но Клаудио, должно быть, ощущает поток воздуха из открывшейся двери.

— Стэнли? — окликает он.

Стэнли оставляет дверь приоткрытой. Он знает, что Сюннёве сейчас находится в ванной и оттуда не может его увидеть, но все равно не идет по дорожке, а бегом пересекает задний двор, перепрыгивает через ограду и не снижает скорость еще полквартала, до Пасифик-авеню. Здесь он уже начинает задыхаться. Стук сердца отдается в барабанных перепонках, как тяжелый топот преследователей.

Пока он идет обратно до их убежища, ветер набирает силу, выдергивая из урн и кружа в воздухе всякие бумажки, рывками раскачивая подвесные уличные фонари. Из-под наползающих туч тонкой красной полоской еще выглядывает солнце, но вскоре оно погружается в океан. Стэнли отмечает момент этого погружения перед тем, как свернуть на Хорайзон-Корт.

Утром перед выходом из дома он, как всегда, аккуратно упаковал свой вещмешок и теперь сразу находит то, что ему нужно. Еще минута потрачена на сбор вещей Клаудио — и вот он уже снова на улице, лавируя между машинами на Спидуэй так легко и непринужденно, словно проделывал это каждый день много лет подряд. С заходом солнца и приближением штормового фронта мир как будто съеживается, магия ярких красок теряет свою силу. Этот унылый и тусклый мир хорошо знаком Стэнли, в нем он чувствует себя вполне уверенно.

Первые крупные капли застигают его на променаде, когда он усаживается на скамью, — они метеорами сверкают в свете фонарей и оставляют на досках настила разляпистые пятна величиной с серебряный доллар. По телу они бьют увесисто и холодно, вызывая дрожь, как от прикосновения призрака.

Стэнли глядит через окна внутрь павильона — до которого отсюда еще целый квартал, — постепенно промокая насквозь, так что рукава потяжелевшей рубашки обвисают складками, подобно коже у рептилий. Дистанция велика, однако он может различить лица белобрысого (с распухшей губой и синяком под глазом) и двух других «псов» (эти отделались мелкими ссадинами). Все трое имеют мрачный вид — они явно недовольны друг другом и самими собой.

Поток людей следует мимо Стэнли в ускоренном темпе из-за дождя; некоторые прячутся по двое под зонтиками, другие прикрывают головы газетами. На фоне ярких окон павильона их силуэты мелькают, как мгновенные затемнения между фотокарточками в мутоскопе. Изредка кто-нибудь из прохожих — пьянчуга, жулик или извращенец — присаживается на скамью, но Стэнли даже не поворачивает головы в их сторону, и после безуспешных попыток завязать разговор они уходят.

Стэнли вспоминает о списке Уэллса в кармане рубашки: он станет совсем нечитабельным, когда расплывутся чернила. Надо было оставить его в убежище, но теперь уже ничего не поделаешь. Впрочем, затея с этим списком вполне может быть пустышкой. Он поступил глупо, пытаясь играть по правилам Уэллса, а не по своим собственным. Теперь он это понимает.