Зеркало

Две счастливицы, Елизавета Андреевна и Майя собирались на премьеру в театр. Егор должен был за ними заехать, Елизавета Андреевна просила пораньше, за час хотя бы, чтобы хватило времени и доехать, и переобуться, и программку купить, и на фотографии артистов в фойе полюбоваться. Идти так идти, недаром это называется поход в театр! Поход! Все солидно и весомо! Еще и цветы надо бы купить, хотя актеры были молоды и совсем не знамениты, рано цветами баловать, решила Елизавета Андреевна. И хоть в возраст вступила она совсем пенсионный, врачом была заслуженным, работала и консультировала на кафедре медицинского института, опыт имела огромный, и волшебным образом находила выходы из тяжелых ситуаций у пациентов, которые страдали давнишними аллергическими реакциями на жизнь.

В прихожей зазвонил телефон, и Елизавета Андреевна попросила Майю ответить, сама не могла, сооружала пучок из вечно непослушных волос. Они, как и у всех женщин в семье, были когда-то рыжими, но утратили теперь яркость и заметно посерели, хотя хна и делала свое дело, пытаясь вернуть им былой цвет.

– Мама, это тебя, Клавдия! – крикнула Майя, продолжая докрашивать ресницы.

Елизавета Андреевна подошла к телефону, стоящему на маленьком столике рядом с креслом.

– Клавдюша, здравствуй! – еще не слушая, сказала Елизавета Андреевна. – У тебя что-то срочное? Мы с Маюлей в театр опаздываем!

– Лизонька, спасай! – закричала Клавдия в телефон. – Мишка не дышит! Я вызвала «Скорую», но они не едут! Мишку спасай, Мишку! Умоляю, спаси!

Клавдия билась в панике, и паника эта предательски захлестывала Елизавету. Одно дело лечить чужих детей, совсем другое – своих, любимых и знакомых. Мишка был Клавдюхиным внуком, милейшим и смышленым шестилетним парнишкой, которого Клавдюха воспитывала сама – дочь ее, рожденная уже от второго брака, сидела за экономическое преступление, а точнее, за растрату, и сына своего не видела уже четыре года. Мишка был астматиком, приступы случались хоть и редко, но проходили так мощно, что каждый раз вставал вопрос о жизни и смерти. Елизавета хорошо изучила Мишкину астму, коварную и непредсказуемую, но неизвестно из-за чего вдруг расцветающую. После долгой и упорной борьбы с приступом Мишка долго оклемывался, бледный и голуболицый, подсоединенный к кислородной подушке.

– Он погибает! Понимаешь? Он задыхается! – кричала Клавдия в трубку, и слышно ее было во всей прихожей, а то и во всем доме. – Пожалуйста, спаси! Только ты можешь! Только ты!

– Быстро успокойся! Не ори! Ты пугаешь Мишку! – вдруг гаркнула Елизавета. – Сейчас приду! Разговаривай с ним, дай эуфиллин и кислород, я бегу!

Елизавета Андреевна бросила трубку и прокричала Майе:

– Майка, я к Клавдии, в театр не пойду!

– Все так плохо? – спросила Майя, заранее зная ответ.

– Некогда, идите без меня! Расскажешь потом про спектакль! – И Елизавета Андреевна, схватив свой чемоданчик, выбежала за дверь, на ходу надевая пальто.

Вернулась она часа через три, додержав Мишку до приезда «Скорой» и отправив его в реанимацию Филатовской. Приступ был тяжелым и беспросветным, парень хватал ртом воздух, не в силах полностью его вытолкнуть из легких. Клавдия причитала над внуком, рыдала, мешалась под ногами, но Елизавета не гнала ее, понимала, что Мишка для нее значит. Когда наконец состояние его стабилизировалось и его подключили к необходимым аппаратам в реанимации, Елизавета Андреевна ушла, оставив Клавдию в приемном покое.

– Я буду здесь ночевать! И не уговаривай меня! – Клавдия решительно устроилась на одиноком стуле рядом с дверью, на которой было безоговорочно написано: «Посторонним вход воспрещен!»

Спектакль уже давно начался, зрители восторженно хлопали глазами, слушая, как по-настоящему пел молодой актер Караченцов, обнажая крупные редкие и какие-то радостные зубы.

Идти в театр было уже глупо, лучше потом еще у Егора попрошу билеты и сама схожу, решила Елизавета Андреевна.

Она открыла входную дверь и поёжилась – ее чуть не сдул сквозняк, словно в квартире разом открылись все окна. Елизавета Андреевна включила свет в прихожей и услышала, как в гостиной что-то упало.

– Кто здесь? – Голос ее был чуть надломлен.

Она сделала еще несколько шагов к комнате и увидела в зеркале чей-то силуэт, пугаться у нее не было сил, и она включила свет в гостиной.

Около стенки с передвижниками стоял тщедушный человечек, весь какой-то мелкий и незначительный, с микроскопическими чертами лица и глупой улыбкой нашкодившего подростка. Почти все рамы зияли пустотой, а аккуратно вырезанные из них картины были свернуты в один рулон. Человечек работал над Шишкиным, тщательно вырезая его еловый лес из родной рамы. Окно у зеркала было открыто, занавески шевелились на осеннем ветру, но Елизавета Андреевна холода не почувствовала, ее вдруг сковал безумный страх, она почуяла, что может сейчас произойти. Маленький человечек пришел в себя от неожиданности и все с той же мерзенькой улыбочкой стал медленно и неотвратимо подходить к Елизавете Андреевне.