Зеркало

– Ну ты же знаешь деда, он очень скучает, любит нас всех, всегда готовится к нашему приезду и безумно рад, когда его навещают. Ты бы тоже почаще к нему приезжала, давно ведь не была. Ну в общем мы с Сережей совпали. Деда с Хаей живут на первом этаже дома, а наверху гостевые спальни, целых пять штук, на случай, если мы все понаедем одновременно. Вот мы с Сережей и стали общаться. Он интересный оказался, образованный, историк, рассказывал много, ухаживал красиво, даже стихи свои мне посвятил. Плохие, но свои. Приятно было. Во всяком случае, он поначалу показался мне человеком, способным вложить всю душу в чувство. Мы на лыжах катались, в ресторанчиках альпийских сидели, пиво пили литрами. И разговаривали. Ты знаешь, он мне показался вполне достойным и симпатичным. Каким-то несчастным, правда зато как он рассказывает, сколько знает, особенно, про последние годы Николая, про Столыпина, про Керенского, про всю эту хреноту, которая случилась позже. Мы с ним даже песни революционные пели, представляешь? Хочешь, спою?

– Что я, песен не знаю ваших? Ты ему сказала, что ждешь ребенка? – спросила Лена.

– Нет, я решила, что ему знать ничего не надо.

Наташа встала, подошла к окну и открыла форточку. Была ранняя-преранняя весна, когда повсюду еще лежал снег, уже серый, с черными подпалинами, и даже особо не было капели, не прилетели еще те, по-весеннему чирикающие птицы, да и солнце светило по-северному холодно и безучастно. Но вот воздух… Этот воздух был уже точно не зимний! Наташа попыталась понять, что именно такого необычного впрыснулось в воздух за эти несколько дней. Словно добавилось что-то оживляющее, какая-то легкость, воздушность, всего несколько капель, но каких! Звонок весне уже прозвенел, и воздух выдавал это на все сто процентов. Наташа представила этот огромный будильник, его оглушительный звон и улыбнулась. Весна ей представилась почему-то Белоснежкой с огромным количеством птичек, оленей, зайчиков и всякой милой всякоты, когда она, мультфильмовая Белоснежка, встает, потягивается и начинает убираться, чего-то там напевая в ожидании злобных карликов. Наташа повела носом, как заправская ищейка, и закрыла глаза, наслаждаясь таким обычным секундным и ничем не примечательным счастьем.

Зеркало тоже что-то распознало, не почувствовало, а именно распознало. Ему было знакомо такое ощущение, оно много раз принимало человеческое излучение, которое в быту просто называлось счастьем. Девушка в его отражении стояла спиной, но вся лучилась, и зеркало впитывало эти лучики, меняя свой собственный цвет. Казалось, поверхность становилась более блестящей и светлой, даже теплой, разглаживалась, избавлялась от ряби.

В комнате было тихо, только чуть слышно тикали старые часы. С улицы подул слабый ветерок, колыхнув занавеску и пошевелив Наташины волосы. Она снова закрыла глаза и почему-то решила запомнить этот момент жизни. Почему – она не знала сама.

Еще один день

Девочка, скорее уже девушка, сидела по-турецки около чулана и перебирала бумаги. Когда она родилась, ей долго подбирали имя, а пока не подобрали, она ходила, вернее, лежала без имени. Ее звали «наша девочка». «Как там наша девочка?» «Наша девочка поела?» «Наша девочка сейчас пойдет купаться». И не то чтобы домашние спорили по поводу имени, нет, просто хотели именем дочку наградить, а не просто назвать. Всякие Саши, Жени и Вали, как двуполые имена, были отвергнуты мгновенно, обычные и часто встречающиеся Лены, Оли и Маши пошли следом, старорусские Анфисы, Глафиры и Варвары просвистели, как пули, мимо, вычурные Ангелины, Каролины, Эвелины тоже не подошли, полупрофессиональные Анжелики, Снежаны и Сюзанны даже и не рассматривались. Обсуждения затянулись надолго, превратившись уже в какую-то болезненную игру, и пора было уже поставить точку. После заключительного и очень тщательного отбора осталось три понравившихся имени: Полина, Вероника и Алёна. Решили, что из этих трех дочке подойдет любое, поскольку значения имен и характер с ними связанный были досконально изучены: Полина была бы гармоничной и обладала бы редким обаянием и тонким вкусом, Алёна – открытой, общительной и веселой, ну а Вероника стала бы легкой, романтичной и доброй. Поэтому записки с именами были брошены в шапку, и мама, которую, кстати, звали просто Наташей, вынула ту, где было написано имя Вероника.

– А что, ей очень даже подходит, буду звать ее Никой.