Зеркало Анхелики

– Понимаю, что ж не понять! Тогда я буду петь вот так: «Ромкин золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый» – Улыбка Ромки и чувство, которое мелькнуло в его глазах, поразили Катьку: он действительно горячо надеялся на что-то. В ней ничего подобного не было, она знала свое будущее: будет петь и была так уверена в этом, что не было нужды надеяться или мечтать, а больше ей ничего другого и не хотелось.

На складе он просил ее петь другие песни, а «Рай» предпочитал в степи. В хорошую маловетреную погоду они уходили далеко в степь, там он садился прямо на землю, поднимал лицо к небу, закрывал глаза и слушал про свой рай. Катерине было жаль, что безграничное пространство поглощает и уносит звуки, но Ромка возражал:

– Не уносит, а разносит. По всей степи и до небес! Ты всем сообщаешь, что есть рай, понимаешь? Ты как вестница. И я тебе верю.

***

Воспоминания Катерины прервала мама. Она неслышно вышла на открытую веранду, где в старом кресле-качалке сидела дочь, накрыла ее плечи шалью:

– Комары не загрызли тебя? Главное, как день, так ветер не унимается, а как вечер, так нет, чтобы прохлады нагнать и комарье разметать, так утихает – что это за климат?

Катерина улыбнулась: вечная пыль со степи и комары были неизменной досадой всех местных жителей.

– Отличный климат, мам, просто отличный! Воздух какой у нас – надышаться не могу! Сухой, горячий, ароматный! Я вот в Подмосковье в сосновом бору жила и в Беларуси у леса, люди все воздух хвалили, а я только сырость чувствовала. Сырость и прелые листья. Не то, нет, легким тяжелее дышать, как будто оседает в них сырость эта. Про города молчу!

– Воздух – да, – согласилась мама.

– И тишина какая, как будто и не городок вовсе.

– Спят уже все.

Было около одиннадцати, для городка это позднее время, тут все жили по нуждам живого хозяйства, а куры и коровы – по солнцу.

– А ты чего сидишь так долго?

– Вспоминаю Рому.

– Да-а-а-а, – непонятно протянула мама.

– Ах, мам, знаешь, что я хочу сказать? Хоронить родителя и хоронить ровесника – это такие разные чувства!

– Оно и понятно! Хоронить родителей естественно, а вот когда молодые уходят раньше срока, да оставив сиротами малых детей – это идет в протест.

– Именно, мам, именно это я и чувствую – протест. Я против того, что Ромка умер в тридцать лет! Я против! – голос Катерины сошел на шепот. Она закрыла глаза, несогласно закачала головой. – Я против. Он лучше меня, лучше многих, а ушел!

– Что же теперь? У бога на каждого из нас свои думки, когда кому приходить и когда уходить. Забрал – значит, отмыкал свое человек.

– Мне стыдно, мам, мне так стыдно! Я чувствую себя виноватой!

– Виноватой? В чем? Перед кем?

– Я сравниваю наши с ним жизни, и как будто бы я эти шестнадцать лет на пустое потратила.

– На пустое?! – задохнулась мама от возмущения. – Ты же пела! Ты же стала звездой! Какое у тебя расписание, какая железная дисциплина! Эти две недели отпуска выкроила за сколько лет? Ты что такое говоришь?

– Это да, мам, – приласкалась к ней Катерина, желая успокоить. – Но чем жила моя душа! Я собой жила, кто-то скажет, что беса тешила. – Она не стала уточнять, в чем был ее бес. – Вот Ромка предстал перед Богом и, я уверена, похвалили его там, что достойно боролся, что к лучшему шел, ведь всю жизнь он сопротивлялся своему горькому наследству. А я? – Катерина все же решилась признаться. – Я мужчину любила, и вообще, много плотски любила, мне стыдно было бы Господу или людям рассказать что-либо об этом, слишком личное и… приземленное, что ли? На уровне инстинктов. Пение? Голос Он мне подарил. Я благодарить должна. Какая моя заслуга? Разве что не ленилась никогда.

– Неожиданно, конечно, такое услышать от тебя, – чуть помедлив сказала мама. Чувствовалось, что она не ожидала от дочери подобных слов и вообще, это был их первый разговор на уровне взрослых людей, а не дочки и матери. – Ты свою жизнь лучше знаешь, да и умнее меня будешь. Ты подумай, разберись в своей душе, так не оставляй, это не шутки, в конце концов, ты права, вряд ли там нам захочется про собственные удовольствия рассказывать. Совесть, что ли, неспокойна?

– Сама не пойму пока. Терзает все внутри, покоя нет. Я благодарна за все, что у меня было, это сделало меня на голову выше, но все это такое, что не расскажешь и не похвалишься. Все очень личное, эгоистичное, на саму себя направленное. Мне кажется, нужно отдавать. В зачет идет только это. – Катерина утвердительно кивнула своим словам. Сморщила нос: – Смерть заставляет подводить итоги, взглянуть на себя по-другому. – Она увидела удивление мамы, сменила тему: – Ромка был такой добрый, мам! Эта его доброта не дает покоя – за что ему тяжелая доля? Вот за что? Он лично вообще ни в чем виноват не был, ни в чем! Всех только пригревал и одаривал собой. Все детство чужие грехи переваривал! Мам, это был такой ужас!

– А почему ты нас не познакомила с любимым мужчиной? Мы с отцом все жениха ждали, – не поддалась на другое мама.

– С Андреем? Наверное, потому что не знала, жених ли он мне.

– Значит, Андрей. Обманул, что ли?