– Нет, мам. Он очень необыкновенный человек. Про него так просто и не расскажешь. Обогатил меня, раскрыл, развил.
– Долго вы встречались?
– Не сказать, что встречались в обычном смысле, но связь была. Все эти годы, мам.
– А почему расстались?
– Да мы и не расставались. В общепринятом смысле. До сих пор встречаемся. Наверное.
– Молодец! Хорошо устроился! – в маме проснулась теща.
– Нет, мам, это не его случай. Здесь другое. – Катерина споткнулась на полуслове, не зная, как определить Андрея незнакомому с ним человеку, тем более маме. – Он хочет, чтобы женщина принадлежала ему полностью.
– Эгоист! Сам, поди, ничего не стоит!
Катерина продолжительно фыркнула губами, как лошадь: Андрея так просто не презентуешь.
– Очень стоит. Это богатый человек, если говорить об этом. Лечит людей.
– Сколько лет ему?
– Хорошо за сорок.
– Женат был?
– В совсем молодом возрасте, недолго.
– Говорю же, эгоист! Был бы мужик хороший, разве не нашлось бы женщины, захомутавшей его? Ты что, наших баб не знаешь? Тем более, богатый!
– Он баб не любит. И не эгоист. Идеалист.
– Чего?!
– Идеалист. В любви идеалист. Иного не хочет.
– Заумные все какие-то! – ворчливо заметила мама.
– Наверное, – согласилась Катерина. – Быть проще лучше.
Они помолчали. Чувствовалось, что мама внутренне кипит и уже искренне настроена против Андрея. Катерина покосилась на нее, так и есть: мама вела ожесточенный внутренний монолог против личной жизни дочери, против ее мужчины. Надо было менять тему!
– Мам, а ты видела Ромку? Ну, все это время, что меня не было, встречала его?
– Нет, дочь, и не видела, и не слышала, да как-то и не интересовалась, – резко ответила она. – Мы с папой больше тобой жили, за твоими делами следили, интернет вот освоили. – Она вздохнула, смягчилась и еще раз подтвердила: – Никого из них не встречала.
Катерина встала с качалки, свернула шаль, взяла маму под руку, поднимая ее со стула:
– Пойдем, утро, как говорят, мудренее вечера.
***
Утром, проводив маму на работу и убрав после завтрака, Катерина отыскала в мамином шкафу белый ситцевый платок на голову: в этом климате приходилось беречь волосы, они по-прежнему оставались ее главным украшением – густые, тяжелые, струящиеся, блестящие, плотного темного цвета, по-настоящему роскошные. Через две недели у нее запланированы съемки для журнала в Нью-Йорке и для рекламы часов в Москве, надо было сохранять красоту и здоровье; уже несколько лет она зарабатывала не только пением, но и лицом, и именем. Недавно ей предложили рекламу шампуня, и, хотя цена контракта была высокая, Катерина раздумывала: по статусу ли? Уронить себя не хотелось. Нанеся на лицо толстый слой солнцезащитного крема с максимальным фактором, водрузив на нос во избежание морщин у глаз самые темные очки, отражающие всякие вредные лучи, Катерина отправилась к дому тети Любы Коломийцевой.
– Теть Люба! – звала она в щель между калиткой и забором, как привыкла в детстве, и стуча кулаком по старым доскам. Собака на цепи зашлась истошным лаем, через время хлопнула дверца и со стороны заднего двора вышел дядя Валера. Он цыкнул на собаку, угомонив ее, и пошел открывать. В резиновых сапогах, в промокшей от пота футболке, видно было, что работал на базу, наверное, навоз вывозил; шел сутулясь, заметно вынося плечи вперед.
– Ты что калитку ломаешь? – пристыдил он беззлобно, щуря на солнце прекрасную лазурь глаз. Катерина улыбнулась: она уже позабыла эту манеру всех взрослых в их городке разговаривать с младшими, чуть осекая их, что должно было означать воспитание.
– Здравствуйте, дядь Валер, я к Вам.
– Здравствуй. Говоришь, ко мне, а зовешь Любу.
– Это по привычке. Заказ на работу примете?
– На работу? – протянул дядя Валера, впрочем, не слишком удивляясь. – Мать уже все заказала, вроде.
– Я для Ромки.
– Для Ромки? И что ты хочешь?
– Все хочу! И памятник, и оградку, и столик, и скамеечки. Чтобы все как у людей.
– Добре, – он чуть помедлил, поскреб натруженной рукой щетинистый подбородок. – Памятник и фундамент я сам сделаю, а оградку и остальное надо Лешку Рыжего попросить, он сварщик. Как раз вчера у него новую арматуру видел, на ажур хорошо.
Катерина просияла:
– Спасибо, дядь Валер, с ценой станет ясно – дайте знать! Я надгробие сегодня закажу, съезжу в райцентр, а рисунок определенный у меня задуман, я расскажу – нарисуете?
– Что же не нарисовать? Нарисую. А памятник пойдем прямо сейчас выберешь. У нас у батюшки при церкви все для похорон купить можно.
– О? Разве можно им торговать?
– В церкви нет, а так, из дому понемногу помогает и себе, и людям. У него четверо детей, двое своих, двое приемных, жить-то как-то надо.
– Хорошо, я готова, – Катерина хлопнула рукой по сумочке, висящей у нее через плечо, показывая, что деньги взяла с собой.
– Погоди малёх, я мигом! Иль зайдешь? – Катерина отмахнулась, и дядя Валера скрылся с глаз.