Эвелин лежала неподалёку, под самой высокой из полудюжины уцелевших кокосовых пальм, там, где Чиверс нашёл её башмачок. Саму Эвелин найти не удалось, и поначалу это беспокоило сержанта, но со временем он убедил себя, что жена здесь, хотя бы потому, что в других местах её не оказалось.
Чиверс опустился на землю, привалился спиной к пальмовому стволу — так, лёжа, он чувствовал себя ближе к Эвелин. Закрыл глаза, подумал, повспоминал. Разговаривать с женой было не обязательно, они и так понимали друг друга — без слов. Понимали, когда он вёл её, тоненькую и легконогую, под венец. И когда спешил к ней, оттрубив дневную службу, уже здесь, на острове. Понимали и сейчас, хотя тонкой талии и лёгких ножек Чиверсу было больше не видно.
С Эвелин сержант провёл с полчаса, затем простился и, сутулясь, двинулся обратно к костру. В сотне шагов спохватился, опрометью рванул назад, упал на колени, сунулся лицом в землю, задыхаясь, глотая скрутившие горло спазмы, заколотил по ней кулаками. Вновь поднялся и на нетвёрдых ногах пошёл прочь.
Сдав вахту, майор Пеллингтон по узкой извилистой тропе спустился с холма и, шлёпая босыми ногами по воде, побрёл вдоль береговой кромки. Круговой обход острова майор проделывал ежедневно, обойти всё было очень важно, хотя сейчас Пеллингтон уже не мог вспомнить, почему именно.
Необходимо что-то предпринять, размышлял майор, привычно ступая огрубевшими подошвами по острой прибрежной гальке. Страшно подумать, что будет, если боши обойдут их с тыла. Предпринять что-то следует обязательно, непреложно. Только вот сделать это некому. Он, Уильям Пеллингтон, устал, выдохся. Тридцать пять лет беспрерывной службы в Индии и Полинезии вымотают кого угодно. Ему пора в отставку, он поднакопил деньжат — весьма неплохую сумму, вполне достаточную, чтобы скоротать старость не среди варваров, грязи и насекомых, а в уютном кирпичном домике где-нибудь в Хэмпшире или Корнуолле. Ладно, пускай даже не в отставку — в конце концов, его опыт и выслуга дорогого стоят, а значит, её величеству необходимы. В отпуск! Последний раз он был на родине… Майор попытался вспомнить, когда именно, и не сумел. Давно, заключил он. Очень давно.
Он провёл бы недельку-другую в Девоне или в Уилтшире, пострелял бы зайцев утром на холодке, порыбачил бы. Возможно, съездил бы во Францию, у него дальняя родня под Гавром, двоюродную племянницу угораздило выйти за лягушатника. Пеллингтон сердито мотнул головой и укорил себя — пренебрежительное прозвище недопустимо, поскольку с французами они сейчас, кажется, в союзниках. Или не с французами?.. Может статься, её величество заключила союз с Испанией или Голландией, следует почитать газеты, чтобы освежить память.
Неважно. Главное, что боши — враги, это майор помнил точно, наверняка. Поэтому, собственно, они и несут службу здесь, немыслимо далеко от цивилизованных мест, да и от не слишком цивилизованных тоже. Так или иначе, ему пора в отпуск, он сегодня же напишет рапорт и с ближайшим почтовым пароходом отошлёт в Дели.
Майор сбился с ноги и вновь мотнул головой с досады. Оставлять гарнизон рискованно: боши могут атаковать, воспользовавшись его отсутствием. Справится ли Чиверс? Солдат он, конечно, отменный, но выполнять приказы это одно, а командовать — совсем другое. Должен справиться, рассудил майор: офицеры и унтера в гарнизоне подобрались хорошие, помогут, если что. Капитан Хейворт, лейтенанты Донован и Грант, штабс-сержант Бобслоу, сержант Бриггс…
Майор внезапно споткнулся, чудом удержал равновесие и замер на месте.
— Их больше нет, — подсказал кто-то невидимый глумливым, надтреснутым голосом и засмеялся резко, отрывисто, почти залаял. — Их нету, нету, нету больше!
На этот раз Пеллингтон замотал головой отчаянно, пытаясь отогнать издевающегося над ним негодяя. Тот долго не хотел уходить, дерзил, цокал языком, подхихикивал. Потом, наконец, убрался, и майор двинулся дальше. Мысли вновь обрели стройность. С Чиверсом надо что-то делать, негоже, если у британского солдата глаза вечно на мокром месте. Британский солдат обязан быть бодр, здоров и предан короне. Майор всегда следил, чтобы боевой дух у подчинённых был на должной высоте. Он не намерен позволять солдатам распускаться, пускай даже ходить им всем приходится не в строю и не в мундирах, а чёрт знает где и в чём.
Пеллингтон с неудовольствием поправил набедренную повязку и пошагал дальше. Солнце, как всегда, палило немилосердно, от лагуны привычно тянуло затхлостью и гнилыми водорослями. Майор осмотрел причал, жмущиеся к мосткам сторожевые стимеры, стоящий на якоре парохват, позиции пулемётной роты на берегу, расположение первой батареи, второй… Перевёл взгляд вглубь острова. Полюбовался каждодневным, приятным глазу зрелищем — казармами, кухней, штабом, полевым лазаретом.
— У тебя галлюцинации, старик, — вновь возник в голове незваный визитёр. — Ты видишь миражи, фантомы. Боши о вас позаботились — стимеры и парохват ржавеют на дне, от причалов остались одни сваи. А от прочего вообще ничего не осталось, понял, ты, старый дурак?