— Вы знаете, мадам, — сказал Деркулов Нине. — То, что вы говорите, это хорошо. Правда, я знавал участников Ледяного похода, которые, увы, потеряли честь. По своей должности я обязан все подвергать сомнению. Человек переменчив. Сегодня он герой, а завтра его расстреливают… Я тоже могу поведать одну историю. Один мой товарищ был в сопредельной державе, против него выступал коварный, изощренный враг. Врагом была красивая женщина. На ее совести было много русской крови. Моему товарищу надо было изобразить пылкую любовь. Он ухаживал за ней отчаянно. Наконец, она пришла к нему в гостиницу. Все походило на любовное свидание. Это и было свиданием. Завтра он должен был уезжать на фронт. Она смотрела на него дрожащими глазами и спрашивала: «И ты уедешь, даже если я буду твоей?» У него голова шла кругом. Все исчезло: отечество, долг, война…. Вернее, он знал, что потом застрелится, но ничего не мог с собой сделать… А вы говорите о ледяных походах! — сказал Деркулов. — Вспомнили бы еще Бородино… Разве у вас не было минуты, когда вы все забывали?
Тогда он удержался на краю только случайно. Он вырвал руку из ее руки, подошел к столу и выпил вина. И увидел в зеркале ее торжествующую улыбку. Она предвкушала победу.
— Неужели у вас нет более убедительной истории, чем эта оперетка? — усмехнулась Нина. — Да, время ледяных походов прошло. Я капиталистка, предпринимательница. Однако вешать своих работников — этого никакая власть долго не выдержит, рухнет.
— Так уж? — переспросил Деркулов.
— Рухнет. Надо решить, чего мы хотим: или победить всю Россию или попробовать хотя бы в Крыму устроить достойную жизнь. А одновременно побеждать и устраиваться — это, извините, по-дурацки… Где мое зерно? Учтите, в Севастополе мало продуктов. Покрывая воров, вы действуете заодно с врагами.
— Я скажу, где ваше зерно. Сперва ответьте, почему ваш Пинус был связан с махновцами?
Но Григорова не знала о махновцах. Притворялась или вправду ничего не ведала, понять трудно. Впервые Деркулов подумал, что интенданту было выгодно устранить Пинуса.
Тогда они с Элеонорой отодвинули стол, сели на низкую кушетку. Она полулежала на мягкой ковровой подушке. Он наклонился, обнял ее и сказал по-русски: «Наконец-то ты попалась, красавица Элеонора. Ты не уйдешь от нас». И пропала гречанка.
— Напрасно вы приехали в Скадовск, мадам, — с сочувствием произнес Деркулов. — Чем ближе к фронту, тем хуже относятся к таким, как вы. Там, где нажива, там предательство.
Он снова вспомнил повешенных махновцами офицеров. Мужики не захотели воевать на стороне Врангеля, несмотря на приказ о земле и самоуправлении. Они пропускали к себе Пинуса, ибо он привозил товары, и выгоняли армейских заготовителей.
«Хорошо, пусть Пинус не вполне шпион, — подумал Деркулов. — Но кто вместе с этой новой Элеонорой отправляет пшеницу в Турцию и Марсель? А это хуже шпионажа. Мы здесь выполнили свой долг».
— Мы — страна самоубийц, — сказала Нина, видя тупость контрразведчика. — Делайте, что хотите. Стреляйте, вешайте! Но надо кормить живых. А чем вы накормите? Нет товаров. Ваши интенданты ничего не дают мужикам. Деньги обесцениваются все больше. В начале наступления на Константинопольской бирже «колокольчики» были в два раза дороже, чем сейчас. А раз нет товаров, мужик хлеб не продает. Еще немного — он будет сокращать запашку. Тогда что? Под геройские песни — на кладбище?.. Вы желаете такого торжества белой идеи?
И, высказавшись, Нина поняла, что она давно не «первопоходница», что всякая воинственность вызывает в ней презрение. Она спасла страну! Она везла на пустой рынок бязь и стекло. А что они везли? Что спасали?
Но на Деркулова ее слова никак же подействовали. Подобное он слыхивал. Армия им всегда мешала, ее святыни — верность отечеству, самопожертвование и самоотверженность — они всегда стремились втоптать в обывательскую грязь.
Он посмотрел на часы и сказал:
— Скоро мы узнаем результат одного психологического опыта. Ваши спутники, по моим расчетам, в эту минуту находятся у интенданта. Там сидят в соседней комнате мои люди. Через полчаса наш спор разрешится.
— Как разрешится? — воскликнула она, представив самое худшее. — Ведь это провокация!
— Почему провокация? — возразил Деркулов. — Пусть поспорят. В споре выявляется истина.
— Но они ничего не знают! Это простые работники, их прислали мне из «Союза увечных воинов»… Господи, у них же оружие!
— Да что вы так всполошились? Мы ведь интеллигентные люди. Если вам нечего бояться, мой опыт пройдет для вас безболезненно. А то всполошились… Кстати, я был после Пасхи на одном хуторе, говорю своему спутнику: «Хватить бы чаю». А там мальчик хозяйский был. Как услышал, убежал. Прибегает баба, плачет: «Зачем хватать по хутору? И так коней отобрали, харчи…» Ну не смешно ли?
Деркулов многозначительно посмотрел на Нину, как бы говоря: «От нас не уйдешь».
Она опустила голову, не желая выдерживать его твердого офицерского взгляда.
О, как она ошиблась, поддавшись религиозному чувству во Владимирском соборе! Ей не было пути.