-- Думаете, мы когда-нибудь сможем получить подобный закон? -- с сомнением произнес Ферман.-- А каковы в этом случае гарантии против войны, Майлз?
-- Гарантия только в моральной зрелости людей, и никаких других!.. Разумно организовнные политические структуры могли бы оказать значительную помощь, но риск войны не исчезнет до тех пор, пока люди не перестанут считать, что можно оправдывать ненависть к чужакам и присвоение силой. Главное -- человеческое сердца и умы, а все остальное -- механика.
-- Ого, да вы -- пессимист!
-- Вовсе нет, Ферман. Однако я напуган всеобщим стремлением видеть все исключительно так, как хочется тебе самому. В политике именно такое стремление дает волкам разрешение на вой.
-- Хм-м... -- Старик стиснул костлявое колено Анжело.-- Как ты думаешь, Анжело, мы с Майлзом уже достаточно стары, чтобы не ломать голову над такими вещами?
Анжело отверг бы подобный сарказм со стороны кого угодно. Но не стороны дяди Джейкоба. Он хихикнул и нанес кулаком по плечу Фермана воображаемый удар. Так мы дурачились до самого Байфилда. Серый двухместный автомобиль продолжал плестись позади, и я перестал обращать на него внимание. Дорога была прекрасной, а мое воображение могло перегреться. Однако Ферман вел машину с медлительной осторожностью, так что большинство машин обгоняли нас. Едва мы притащились на автостоянку около кладбища, серый автомобиль прибавил скорость и пролетел мимо. Водитель пригнулся, явно не желая, чтобы его увидели.
Анжело был здесь не впервые: Ферман уже привозил его на кладбище. Мне бы следовало составить компанию Джейкобу и проводить его до могилы, но Анжело помотал головой и потащил меня на покрытый зеленью вал, расположенный в наиболее старой части кладбища. С точки зрения американца, там были совершенно древние захоронения, поскольку некоторые полуразрушенные надгробные камни были установлены еще три столетия назад, когда я был мальчиком. Анжело водил меня среди них без тени улыбки на губах, а ведь большинство молодых откровенно ржали бы, разглядывая труды давно умерших каменщиков, символически изобразивших ангелов круглоглазыми и с несколькими штрихами в камне вместо волос.
-- Представляете, все, что у них было,-- это песчаник или как его там...
-- Да, за прошедшие столетия вроде бы научились обрабатывать мрамор.
-- Конечно! -- он рассмеялся.-- Ну что такое эти несколько столетий?
Он сидел на валу, жевал травинку, качал ногой. Преисполненный спокойствия, с залитой солнечным светом седой головой, Джейкоб Ферман находился в полусотне шагов от нас и казался на своем острове созерцания более далеким, чем на самом деле. Он смотрел свысока на любую истину, которую видел в этом скромном землянином холмике и там, дальше, среди летних облаков и вечности. В человеке помоложе это могло бы показаться болезненно сентиментальным, по крайней мере для тех, кто всегда спешит навесить ярлыки на странности других. Но Ферман был слишком основательным и внутренне спокойным, чтобы беспокоиться о ярлыках. Потом он сел на землю и подпер голову рукой, безразличный как к сырости, так и к скрипу старческих суставов.
Анжело пробормотал:
-- И вот так каждое воскресенье, хоть дождливое, хоть солнечное. Да-да, даже когда идет дождь. Разве что тогда он не сидит на траве... И зимой -- то же самое.
-- Думаю, он любил ее, Анжело. Ему нравиться быть здесь, где ничто не мешает думать о ней.
Тем не менее я блуждал среди призраков. Мой нос ощущал запах хлороформа, мои глаза видели, как юный геркулес с тупой физиономией нависает над Шэрон в дверном проеме, а потом снова замечали серый двухместный автомобиль, которому давно следовало обогнать нас. Мелочи... Не случилось ничего угрожающего, кроме смерти Беллы. Тепло и прелесть этого дня делали абсурдным предположение, будто впереди может ждать угроза. Но даже в залитых солнцем тихих джунглях вы вдруг можете заметить краем глаза промелькнувшее среди зелени черное с оранжевым, полосатое нечто. А потом зашуршат среди полного безветрия листья... Я деланно зевнул, надеясь, что зевок покажется натуральным и придаст небрежность заданному вопросу.
-- Ты ходишь в церковь, Анжело?
-- Конечно.
Его лицо стало неуловимо настороженным. Было вполне вероятно, что он догадывается о неслучайности вопроса, знает о моих попытках прощупать его мысли и желает знать, давать ли мне право на подобные исследования.
-- Я даже пел в церковном хоре год назад,-- продолжал он.-- У мальчишки, стоявшего впереди меня, были уши, как у муравьеда. Я все время сбивался.-- Он запел чистым контральто, удивительно звучащим на открытом воздухе: -- Ad Deum qui laetificat juventutem meam... -- Потом пожевал травинку и улыбнулся.
-- И это приводит тебя в восторг?
Он захихикал:
-- Теперь вы говорите как тот человек, с которым я беседовал в парке. Он сказал, что религия -- обман.
-- Я не считаю ее обманом, все-таки мне случалось быть агностиком. Дело ы личной вере. В любом случае тебе следует ходить в церковь -- хотя бы только потому, что так считает твоя мать... Ведь она, я думаю, набожна, не так ли?
Он быстро взял себя в руки:
-- Да...