Зеркало грядущего

Он взглянул на меня, я пожал плечами, ничего не понимая. Адель мило улыбнулась и сделала странный жест, показав американцу две ладони с растопыренными пальцами. Доусон кивнул и еще раз взглянул на меня, с сожалением и превосходством. Я смотрел, как они шли к кустам – американец впереди, Адель чуть отстала, ей мешала узкая юбка. Когда они отошли от дороги шагов на десять, в руке у девушки откуда-то появился пистолет. Выстрел, второй, третий – Доусон падает. Адель встает над ним и после короткой паузы стреляет еще раз. И возвращается к машине, мы поспешно отъезжаем.

– Пять долларов! – сказала она. – Знаешь, как это было в Париже, сразу после Освобождения? Когда такие вот янки в военной форме могли подойти к тебе на улице среди дня и показать упаковку чулок, банку тушенки. А чаще пять долларов – это было что-то вроде общепринятой расценки. Такой вот жест – показать тебе растопыренную пятерню – значил это самое, «ты сейчас идешь со мной». И никто вокруг «не замечал», ни прохожие, ни жандармы.

Она рассмеялась нервным смехом:

– И самое мерзкое, что ты идешь. Потому что дома отец без ног, после русского фронта. И малолетняя сестренка, которую после ждет твоя же судьба, и ты мечтаешь лишь, чтоб попозже. Мама умерла в сорок седьмом, тогда была холодная зима, а бритым немецким шлюхам надлежало ходить с открытой головой даже в мороз – она простудилась и не было денег на врачей и лекарства. А у тебя нет работы и никуда не берут – если не пойти с американцем, то не будет денег даже за квартиру заплатить, еду иногда приходилось буквально на помойках подбирать, и одеваться совершенно не по сезону. Вдвойне гадко, что американцы это все понимали – и могли сказать «приходи завтра, нас будет четверо, и с каждого по пять долларов тебе», – и в их глазах это считалось «помощью». Ненавижу, твари, чтобы вы сдохли все!

И добавила, взглянув на меня:

– Бывало и так, что сутенером собственной жены выступал ее муж. Когда в семье не было денег. И ему платили, те же пять долларов. Итого десять – что хватало, чтобы прожить вдвоем один день, ну два, максимум три. А затем снова приходилось искать клиентов. Среди американцев – наши были далеко не так щедры. Вершиной считалось, если к пяти долларам прилагалась еще банка консервов, сигареты или чулки – ради того приходилось изображать страсть и лгать о любви. А они уходили, считая себя благодетелями, козлы! Ты спрашивал, отчего я решила, что Лекур – янки. Взгляд на меня, в самую первую секунду будто раздевает и оценивает на соответствие их стандарту – обхват груди, талии и бедер. Я видела такое у всех, кто был у меня в Париже, и у этого Доусона тоже. Американское дерьмо – его последние слова были: «За что?» Даже подыхая не понял, урод! И прости за спектакль – но тебе было бы приятно сейчас счищать с сиденья кровь или отскребать мозги от стекла?

В Аррасе мы пообедали в ресторанчике и купили дневные газеты, экстренный выпуск. На всех полосах было про Париж, и еще про взрывы в Лионе, в Тулузе. Ничего не было сказано, жив ли президент – но было написано, что в нашей квартире нашли какие-то документы на немецком и русском, а также мой партийный билет. Этого не могло быть, потому что свой билет я сдал нашему секретарю, «товарищу Мишелю», как и было положено перед секретной миссией – и это было не в Париже! И я не видел там, на Ришар-Ленуар, никаких документов на русском и немецком. Зато эта старая ворона снизу отлично нас запомнила – и в газетах была моя фотография с того партбилета, а также рисунки наших физиономий – сходство относительное, но узнать можно.

– Мы в дерьме, – тихо сказала Адель, – надо исчезнуть отсюда и из Франции, как можно скорее!

Я надвинул шляпу на лоб, и мы поспешили к машине. Отъехали без проблем, но когда мы выбрались из Арраса, моя спутница сказала – останови! Нас искали, как самых важных преступников – и надо было удирать как можно скорее, молясь, чтоб удалось проскочить таможенный контроль. Но Адель сказала это таким тоном, что я подчинился.

– Иди сюда. На заднем сиденье хватит места, я знаю. У меня никогда не было приличного парня, одни лишь американцы. Если нас завтра поймают и убьют – я не хочу умирать с этим.

А я подумал, что если Лекур и правда янки, то он свинья – мог бы нам дать не бельгийские, а американские документы. Поскольку граждане США не только имеют право пересекать границу Франции без всяких виз, но и делают это, как правило, без всякого досмотра и проверки, по одному предъявлению паспорта.

Мы еще не знали, что когда мы убили Доусона, какие-то местные мальчишки слышали выстрелы. И видели на дороге нашу уезжающую машину, не разглядели номер, было далеко, но запомнили цвет, черный с желтым. Сказали о том взрослым, а те сообщили жандармам. На въезде в Лилль нас ждали двое полицейских на мотоциклах – остановили, спросили документы. И тут выстрелы – жандарм, что спрашивал паспорта, хрипит и падает, схватившись за живот, второй в испуге вскидывает руки и кричит «нет», но через секунду падает тоже.