Зеркало грядущего

И бросает взгляд на стену, где пришпилено знаменитое фото – синьора Смоленцева, в такой же шляпке с вуалью, садится в открытый автомобиль-кабриолет, у русских эта марка называется «Победа», а у нас «Лючия», выпускается на заводе «Фиат» по советской лицензии. Цена как три «Тополино» – но если мне и дальше будут так хорошо платить?

Жизнь прекрасна – и будет завтра еще лучше. И это, на мой взгляд, важнее, чем абстрактная «свобода», непонятно от кого и для чего!

Поль Матье, член ФКП

Чертов американец! Надеюсь, он сейчас жарится в аду. Из-за него мне умирать – а я не хочу!

Я презираю сытую жизнь обывателей – сводимую лишь к довольству и сытости, еде и сексу. Ту, что готовил мне отец – преуспевающий владелец автомастерской. По воскресеньям он надевал медаль Сопротивления, как все наши соседи – а мне не выпало даже воевать с немцами, я был тогда слишком мал. Человек тем и отличается от животного, что у него должна быть идея, цель, ради чего надо жить. Быть причастным к великому делу – это и есть тот смысл жизни, который уже века ищут великие умы. И очень хотелось бы увидеть – во имя чего жил?

Мы удирали из Парижа, сменив «ситроен», увезший нас с бульвара Ришар-Ленуар, на «Остин-16», поджидавший в условленном месте. Не то что я ненавидел нашего Генерала – но если он должен умереть ради победы самого справедливого коммунистического строя, значит, так и должно быть. Так решили старшие товарищи – ведь тот, кого я знал как месье Лекура (ясно, что это имя не настоящее), был выше рангом, чем председатель нашего Комитета, по крайней мере он вел себя с ним как старший, когда забирал меня в свое подчинение. Наверное, он воевал еще в Сопротивлении – по-настоящему, а не как мой отец и большинство моих соотечественников. Хотя иногда, по некоторым мелочам в его языке и манерам, мне казалось, что он не француз – неужели русский? Штурмовые отряды – кому-то это название кажется «с душком», но ведь в войну в армиях многих стран, в том числе и русской, были штурмовые подразделения. Черный берет, красная повязка, самодельная дубинка – у кого-то были и «русские» дубинки, двойные, связанные цепочкой, страшное оружие в умелых руках. Мы поддерживали порядок на партийных мероприятиях, а еще били тех, на кого нам укажут, что он ультраправый. И конечно, учились – тактике боев в городских условиях, минно-подрывному делу, основам конспирации, азам криминалистики. Стреляли из многих видов оружия – благо Франция свободная страна, где стрелковых и охотничьих клубов избыток, немало, конечно, и таких, как «охотники за фуражками» у Тартарена – но нас учили как настоящее армейское подразделение. Наши инструктора выглядели и говорили как истинные французы – но очевидно, что люди из знаменитого «осназа», ученики самого Смоленцева, и не должны быть похожими на русских шпионов, как их изображают в кино. Даже в нашей ячейке были те, кто гораздо опытнее и старше меня – настоящие бойцы, кто дрался на улицах с «ультрас» сразу после Освобождения – когда наших товарищей похищали и убивали, ну и наши тоже не оставались в долгу. А после кризиса пятидесятого года настало что-то вроде перемирия – и не все в Партии были этим довольны, я сам слышал, что «СССР подобно тому, как мы при Наполеоне, превратился в Империю со своим государственным интересом, вместо прежних лозунгов свободы, равенства, братства». Я вступил в ФКП в пятьдесят первом, после военной службы – был авиатехником по вооружению, хорошо знал пушку «испано» – потому, наверное, и выбрали меня.

Третьей была Адель, я также никогда не видел ее раньше, она присоединилась к нам уже в Париже. Хорошо знала город, в отличие от меня, истинная парижанка – в нашей команде она была разведчиком и связной. Вопреки мнению соседей, мы не были любовниками – сначала я даже думал, что она из тех девиц, кого совсем не интересуют парни. Поскольку не позволяла до себя дотронуться – и едва не пристрелила меня, когда я пытался ее обнять. Когда я узнал, что по документам мы будем изображать супругов из Бельгии, да еще и молодоженов – то первая моя мысль была, а как мы в гостинице в одну кровать ляжем, ведь два номера спрашивать будет никак нельзя?

Месье Лекур отделился от нас еще в Париже, отдав нам последний приказ – ехать в Гент, вот по этому адресу, ждать указаний. Я не понимал, зачем нам надо бежать из Франции сейчас, ведь если со смертью тирана начнется революция, то наше место здесь – но должна быть дисциплина, если хотим победить. Мы ехали по шоссе через Компьен, до бельгийской границы оставалось около полутораста километров. Адель молчала, и я произнес:

– Мы сделали это! Если нас поймают, то расстреляют, повесят или пошлют на гильотину?

Так делал один мой приятель – шутил над смертью, чтобы ее отпугнуть. И мы не знали еще тогда, что президент жив. Моя спутница ответила с нервным смешком:

– А даже так – по мне, лучше, чем сдохнуть на панели!

И добавила серьезным тоном:

– Даже при том, что мы вляпались в авантюру. Ты заметил, что этот Лекур явно не француз?

Я пожал плечами. Возможно, что он советский. Или из ГДР.