Зеркало Иблиса

— А что говорит… э-э… ну, объясняет Муамар? — спросил он, обращаясь к Замке. Но вместо ученого ответил штурмбаннфюрер, не оборачиваясь и все так же отстраненно глядя в окно на пробегающий там однообразный пейзаж.

— Он, по-моему, взволнован. Если только этот ублюдок может волноваться.

— Взволнован?

— Мне так показалось. И эта его бредятина, когда он чертил свои знаки в воздухе.. Странные иероглифы. Мне это все не нравится.

Ягер повернулся к спутникам, по лицу его стекали мутные струйки, проделывая дорожки в серой песчаной пыли. Вначале Фрисснер подумал, что это пот, но выше бровей грязных дорожек не было.

Штурмбаннфюрер Людвиг Ягер плакал — и скорее всего, от страха.

33

И сказали они: «Это — лишь явное Колдовство!»

Коран. Стоящие в ряд. 15 (15)

Они собрались в Харнак-хаузе, штаб-квартире «Общества кайзера Вильгельма». Шпеера приветствовали генерал-адмирал Карл Витцель и генерал Фромм, немного позже появился главный авиационный инспектор генерал-фельдмаршал Мильх.

— Здравствуйте, господин Шпеер, — приветливо сказал он, отводя рейхсминистра в сторонку. — Я рад, что вы сегодня здесь.

— Меня пригласил Феглер, а потом я беседовал с фюрером и думаю, вопрос требует серьезнейшего рассмотрения.

— Фюрер недоволен позицией Геринга? — осведомился Мильх.

Шпеер на мгновение замялся, сделав вид, что его отвлекло появление новых участников встречи. Эрхард Мильх, несмотря на свои отличные отношения со Шпеером и полную поддержку всех его инициатив, был человеком Толстого Германа. Дело в том, что мать Мильха, фактического создателя Люфтваффе, была еврейкой. В любом другом ведомстве такое положение вещей считалось бы немыслимым, но только не в министерстве авиации. Весьма пронырливый и остроумный, когда это требовалось и тем более когда никто этого не ожидал, Геринг раздобыл собственноручно подписанный матерью Мильха документ о том, что Эрхард — внебрачный сын своего отца, а не ее ребенок. Об этом знали довольно многие, но что сделано — то сделано. К тому же в ведомстве Геринга работало множество офицеров-неарийцев, притом на самых высоких должностях. Шпеер навскидку мог назвать с десяток.

— Знаете, — уклончиво ответил Шпеер, — я думаю, они найдут общий язык. К тому же проблема пока очень расплывчата…

— Что есть, то есть, — улыбнулся фельдмаршал, — А что делает здесь этот тип?

Это уже относилось к только что вошедшему эсэсовскому офицеру, стоявшему к ним вполоборота и снимавшему плащ. Кажется, он был знаком Шпееру. И точно — когда офицер обернулся, рейхсминистр узнал бригаденфюрера фон Лооса.

— Он имеет отношение к конторе Зиверса.

— Еще один алхимик…

— Не нужно относиться к ним столь несерьезно, — улыбнулся Шпеер.

— Они сами заставляют всех относиться к ним несерьезно.

Бригаденфюрер тем временем заговорил с человеком в черном костюме, очевидно, одним из ученых-физиков. Это оказался Вернер Гейзенберг, который затем довольно обстоятельно выступил с докладом о расщеплении атомного ядра и работах по созданию урановой машины и циклотрона. Во время выступления сидящий рядом со Шпеером Мильх наклонился к нему и прошептал:

Очень толковый ученый. От него одного куда больше пользы, чем от всей братии Зиверса.

— Гиммлер был бы недоволен, услышав ваши слова.

— И тем не менее. Если то, что говорит Гейзенберг, правда, то мы на пороге величайших открытий.

Но Гейзенберг говорил не только об открытиях и перспективах. Он жаловался на наплевательское отношение к проблемам ядерной физики со стороны министерства по делам воспитания молодежи, на нехватку финансовых средств и необходимых для работы материалов, и особенно подчеркнул, что мобилизация вырвала из научных рядов многих талантливых технических специалистов и лаборантов, без которых невозможно надеяться на скорый положительный результат. В то же время Соединенные Штаты уже ушли далеко вперед, и дальнейшее отставание от них может привести к краху.

На этих словах генерал Фромм многозначительно поднял брови, явно напоминая Шпееру их беседу в ресторане «Хорхер». Сам он только что пообещал физикам уволить из армии несколько сотен ранее призванных научных сотрудников.

По окончании доклада Шпеер поспешил к Гейзенбергу.

Ученый стоял у портьеры и вытирал лоб белоснежным платочком. Рядом с ним Шпеер увидел фон Лооса, который приветливо улыбнулся.

— Господин Гейзенберг, я хочу прямо спросить у вас: вы можете создать эту бомбу, о которой сегодня столь увлекательно нам рассказали? — спросил Шпеер.

— Научное решение проблемы найдено, господин рейхсминистр, — сказал физик, аккуратно складывая платочек и убирая его в карман. — Созданию атомной бомбы уже ничто не препятствует, и все бы хорошо, но необходимая техническая база может быть создана не менее чем через два года.

— Это недопустимо долгий срок. — Шпеер покачал головой.