Зеркало иллюзий

Да и кровать не столько роскошная, сколько массивная, дубовая, не перевернуть, не сломать, разве что поцарапать. И ни лампы, ни книжки, ни письменные и чайные приборы не были запланированы и не появились здесь сами по себе. Комната ориентировалась на потребности волка – не человека. В ней было все для оборотня – и ничего для гриффиндорца–пятикурсника Ремуса Люпина.

Оборотень. Люпин. Ремус… Вот ведь имечко – нарочно не придумаешь!

Снейп никогда прежде не слышал о том, чтобы оборотни жили среди обычных людей, учились в школе, рассчитывая, надо полагать, на аттестат а потом – на приличную работу… Да кто его возьмет – даже с отличным аттестатом?! Он что – не понимает этого? Снейпу очень хочется спросить – но на сей раз здравый смысл побеждает. Тем более что отличного аттестата оборотню не видать – достаточно посмотреть на него на зельеварении…

А интересно, кто еще догадался об истинной природе гриффиндорца, кроме самого Снейпа и соседей Люпина по спальне? В Рэйвенкло, например, тоже не дураки учатся… Жаль, что директор раз и навсегда запретил касаться этой темы.

Досадливо оттолкнувшись от стены, Снейп бредет по периметру спальни. Внимание останавливают мелочи – те самые, что нужны людям, а не волкам. Колдография – четверо обнявшихся мальчишек, – прилепленная к обоям не то заклинанием, не то колдоскотчем. Над колдографией – небольшое зеркало; и то и другое висит на стене возле входа: дверь, открывающаяся вовнутрь, заслоняет их от посторонних глаз. А над дверью – и над заколоченными окнами – можжевеловый лапник, украшенный самодельными звездами и фигурками зверюшек: оленей – Рудольфов, так называют их магглы – а еще почему-то крыс и собак.

И хотя Рождество уже в прошлом, Снейп отлично понимает, почему обитатели комнаты не торопятся лишать ее минувшей радости: кто-кто, а уж он-то по радостям – большой специалист.

А между вечнозеленых веток теперь вызывающе и чуть смущенно алеют валентинки…

Вместо стульев по полу раскиданы не замеченные вчера — а много он мог заметить, спасаясь книжкой? – подушки; на одной из них забыт маггловский планшет с прикрепленным к нему листом пергамента. Снейп гадает, где хранятся книжки, пергаменты, свечи и другие мелочи, пока не замечает под кроватью коробки. Одна их них, открытая, в углу; взгляд искоса убеждает его в правильности предположения.

Присев рядом с коробкой на корточки, слизеринец – с молчаливого согласия Люпина – перебирает то, что сверху: цветные карандаши, связка писем, свечи, какие зажигают на именинных пирогах… А еще там – снитч, который радостно выпархивает из неосторожно открытого футлярчика. От неожиданности Снейп теряет равновесие и шлепается на пол рядом с коробкой. Люпин беззлобно фыркает. Снейп краснеет до корней волос; злость и досада вздергивают его на ноги, но попытки поймать золотой мячик терпят крах одна за другой.

— Оставь! – пробивается наконец к сознанию голос Люпина. – Дверь закрыта, никуда он не денется. Джей поймает.

Безобидная реплика оглушает.

“Никуда не денется”… “Джей поймает”, ага – и к счету Джеймса Поттера добавляется еще один пункт.

И еще один – за то, как изящно это проделывается, ибо вернувшемуся Поттеру достаточно протянуть руку – и мячик спархивает со стойки для полога к нему в ладонь.

…Обед поздний, но есть совершенно не хочется. Но не может же Снейп показать, как ему плохо!

От нечего делать он после обеда не прочь даже поиграть в домашних эльфов – но его помощь не требуется, мыть посуду уходят Поттер и Люпин. Блэк с планшетом на коленях устраивается на полу, на одной из подушек, опираясь спиной о кровать. Снейп, вспомнив о том, что ночью не выспался, вытягивается на кровати. Несколько минут спустя к Блэку присоединяются Люпин и Поттер. Снейп прислушивается к репликам: “Не забывай про масштаб!” – “Какой масштаб? Это все приблизительно, там мерять надо!” – “Так мерили же, забыл?” – “Кто мерял? Ты? Тебе фестрал наступил на твое чувство меры!” – “Не я. Ремус!” – “Ах, Ремус… Рем, сколько там было?” – “Я на глаз…” – “Твой глаз стоит рулетки в кое–чьих лапах!” – но ни одна из них ни о чем ему не говорит.

Зато комната.

Эта комната раздражает, как накрытый стол – голодного.

Чем?

Совершенно не нужной для волка роскошью?

Неприспособленностью для человека? Особенно для конкретного Ремуса Люпина – то, что гриффиндорцу тут не по себе, видит даже Снейп, настолько она безлика и холодна.

Или неуклюжими попытками оживить ее, создать в ней уют – как его понимают пятнадцатилетние мальчишки из таких разных семейств? Неумелой, но трогательной заботой подростков о товарище?

Снейп переворачивается лицом в подушку, чтобы не видеть ничего больше. И, главное, не думать. Не думать!

Не позволять себе думать о том, что в этом душном убожестве четырех стен до желчно–горького привкуса во рту пахнет чужой дружбой.