Читаем Зеркало наших печалей полностью

Зеркало наших печалей

Как ресторатору удалось достать аж четыре бутерброда в тот момент, когда даже стакан воды приходилось добывать, как военный трофей, осталось тайной. Луиза молча бросилась ему на шею.

– Ладно-ладно, успокойся… Тем более что… сейчас сама увидишь…

Мсье Жюль кивнул на ломтик ветчины, больше похожий на листок пергамента, и неодобрительно покачал головой, разлил вино, и они принялись жевать черствый хлеб.

Луиза достала письма Жанны.

Толстяк пил стакан за стаканом, думая невеселую думу, и Луиза попросила:

– Налейте и мне немножко…

Он спохватился:

– Прости, красавица.

У него так дрожали руки, что ей пришлось перехватить бутылку.

– Вы нормально себя чувствуете?

– Я похож на больного?

Мсье Жюль и не подумал скрыть недовольство. Луиза вздохнула. Ничего не попишешь, нрав у него крутой, и вряд ли мировая война его смягчит.

Лучше она вернется к чтению.

Письмо было датировано июнем 1906-го, в то время Жанна Бельмонт служила в доме Тирьонов.

Мой любимый!

Я создала ситуацию, не соразмерив последствий.

Луиза почувствовала, что мсье Жюль читает, наклонившись через ее плечо, сказала себе: «Ты ведь не собиралась таиться, раз достала папку в машине, вот и не вредничай!» – и притворилась, что ничего не замечает. Письмо было длинным. Жанна каялась и просила прощения за свой поступок, но ее раздирали противоречивые чувства. Она признавалась, что «счастлива ощущать ваше присутствие всегда и повсюду, сейчас мне больше ничего не нужно».

Убрав письмо в папку, Луиза заметила, что мсье Жюль прослезился. Толстяк плакал, потому что у него было тяжело на сердце.

Луиза смутилась и огорчилась, но утешать не стала, только коснулась его руки, и он принял эту ласку. Она достала носовой платок и вытерла ему нос, как ребенку.

– Ну же, успокойтесь, не плачьте, иначе я тоже начну рыдать…

– Все дело в почерке, понимаешь, девочка?

Луиза не понимала и молча ждала объяснений, комкая в руке носовой платок. Мсье Жюль заговорил, не глядя на нее.

– Ну, я не был доктором, может, поэтому и…

В устах любого другого человека фраза прозвучала бы смешно, но Луизе было совсем не весело: она поняла, как жестоко с ним поступила, растравив старую рану.

– Я не любил никого, кроме твоей матери, понимаешь?

Ну вот, он наконец-то признался…

– Никого…

Барьеры рухнули, он заплакал и взял у Луизы платок.

– Я видел, как все начиналось… И ничего не мог поделать. Она никого не слушала.

Мсье Жюль мял в ладони мокрый платок, глядя прямо перед собой, потом вдруг повернулся к Луизе, как будто его осенило и он решил поделиться озарением:

– Я был толстяк, понимаешь? Толстяки – особые люди. Им любят изливать душу, но никогда в них не влюбляются. – Мсье Жюль откашлялся и помолчал, не желая выглядеть смешным. – Вот я и женился на… Господи, как же ее звали?! Жермена! Да, точно – Жермена… Она сбежала от меня с соседом и правильно сделала, иначе была бы несчастна всю жизнь, потому что я любил одну-единственную женщину, твою мать.

Спустившиеся на землю сумерки придавали моменту истины душераздирающую серьезность.

– Я любил только ее… – повторил он.

Луиза утирала слезы друга и думала: «Как это ни странно, мы в одинаковом положении». Оба надеялись на любовь женщины, чья страсть – вся, без остатка – была отдана другому человеку. У нее перехватило горло. Они с мсье Жюлем сидели плечом к плечу в старой машине и словно бы бросали вызов жестокой судьбе.

– Хотите послушать продолжение?

– Если ты не против…

– Письмо от тысяча девятьсот шестого года.

– Вот оно что… Жанна беременна, так?

– Думаю, да…

Первые слова были самыми важными и значимыми. «Мой бесценный возлюбленный». Горько, просто, от самого сердца.

Мой бесценный возлюбленный!

Вы ведь меня не покинете, правда? Я отдала вам всю жизнь без остатка, и вы не можете покинуть меня в моем нынешнем положении.

Жду вашего ответа, живу только вами, не знаю, что со мной будет, если я останусь одна.

Отвечайте скорее.

Жанна

– Что он ответил? – спросил мсье Жюль.