Нельзя назвать Симона Равельского таким уж истинно верующим человеком, не свойственно это аристократии. Но этим вечером он пойдет в храм, и будет долго и горячо молиться. За человека, который отвел беду от его дома. За маркиза Торнейского.
Бастард он там, не бастард… плевать!
Такие люди как Торнейский, выше правил и законов. Они – Люди.
Только бы выжил… только бы спасся.
Симон посмотрел на маршала Иллойского. Он говорил вежливые слова, распоряжался, что-то делал, но…
– Пара-па – пара-па-пара-па-па – о - е!
Настроение было замечательное.
Матильда шла на работу, довольная и собой, и жизнью.
Впереди выходные, а еще сегодня можно забежать к Сергею…
Кажется, девушка поняла, что интересного находят люди в сцене. И вроде бы не платят им толком, и пик популярности прошел, ан нет! Лезут и лезут, словно им медом намазано…
Не медом. И даже не деньгами, и не популярностью.
Есть в этом… нечто такое… почти нечеловеческое.
Когда ты открываешься для людей и отдаешь им себя, свою душу, мечты и надежды. И люди возвращают тебе то же, но уже от себя. Грандиозный энергообмен.
С громадным залом – или с маленьким клубом, не суть важно. Но если ты поймаешь этот драйв, есть тебя хоть раз подхватит и понесет на своем гребне волна искренности – все. Ты пропал.
Мы ведь достаточно лживые создания в повседневной жизни. И стараемся лишний раз не открывать душу, чтобы в ней отхожего места не устроили. А тут…
Ты можешь сказать о себе – все. И тебе ответят…
Это – чудо?
Нет, это сцена. А Матильда поняла это, когда у них с Сергеем стал образовываться круг… почитателей? Фан-клуб?
Тоже неверно.
Просто приходят несколько человек, сидят, слушают… даже денег не бросают, видно, что не у всех они есть. Но – сидят. И от этого на душе становится тепло и уютно.
Матильда открыла дверь приемной…
Девушки оказались на редкость единодушны.
На столе, нагло потеснив в сторону бумаги и канцелярские мелочи, гордо стоял букет гербер. Роскошных, разноцветных, пушистеньких таких и очень уютных.
– Прелесть какая!
Малена сунула нос в герберы.
– Нравится?
Голос был самодовольный. Девушка – сейчас уже Малена, а не Матильда, развернулась. В дверях стоял Антон Владимирович.
– Да, – честно призналась герцогесса. – Это мне?
– Тебе, кому ж еще?
– Спасибо. Они замечательные.
Антон помялся немного, а потом кивнул на шкаф.
– У нас есть папка по Мурманску. Найди и принеси.
Малена кивнула – и занялась работой. А сердечко так и пело от радости.
Может быть, глупая, наивная, неуклюжая, но это была попытка сделать ей приятное. Не схватить за задницу, как трактирную прислугу, а просто – подарить что-то, что наверняка будет принято и понравится. Это… ухаживания?
Малена мечтала.
Не век же она будет учиться, и потом, когда-нибудь, когда закончится договор с Давидом, она сможет с Антоном встречаться, а там, кто знает…
Матильда молчала, не желая обрывать подруге крылья. Пусть помечтает. Это ведь такое чувство… первая любовь! И первый мальчик, который понравился, и кошмарная юбка, которая даже попу не прикрывает, и ресницы, с которых тушь на пол-лица осыпалась, и трепет в сердце оттого, что ОН посмотрел, и первая записочка…
У нее это было. Пусть и у Малены будет. Иначе потом могут быть проблемы. Лучше уж нагуляться сейчас, и разочарование пережить сейчас, и все остальное – тоже.
С небес на землю герцогессу опустила Нина, которая зашла за зажимами.
– Привет. Есть крокодильчики? А то у меня закончились?
Матильда, которая в том числе и заказывала всю канцелярку, и распределяла ее, согласно требованиям и потребностям, достала из шкафа коробочку.
– Такие? Или покрупнее?
– Такие в самый раз, – согласилась Нина. И кивнула на цветы.
– Антон, что ли?
– Д-да…
– Ясно, что не Давид.
– Почему? – любопытство у герцогессы возобладало, тем паче, что селектор молчал и не светился.
Нина хмыкнула.
– Кофе сваришь? Мне перерыв на пять минут нужен, а то сдохну…
– Сварю.
– А я пока сигаретку ухвачу. Умоталась… сейчас целую контору оформила. Но оно того стоило!