Зеркало загадок

     А потом повороты пошли, обезумели скрипки,
     флейта вывела ноты, которых никто никогда не писал,
     но все двигались в такт, не спеша, без единой ошибки,
     так же плавно и томно он в танце ее целовал.

А потом:

     Ритм – и лихость, и страсть заставляли их двигаться вместе,
     на подушке волос колыхаться щекою к щеке, Три руки на плечах – так в те дни танцевали в предместьях, и на талии стройной рука в самом прочном замке.

А потом, уже в завершение «Триптиха», один из куманьков убивает женщину, женщину, которая была ему неверна и носила значимое прозвище «Овечка».

И потом Масо рассказывает:

     Сделав черное дело, убивец дворами помчался.

И потом:

     После танго дурман отпустил – но дурман алкоголя
      держался.

То есть мужчины одобрили убийство, совершенное злодеем. И это Масо писал незадолго перед Столетием. Он описывал современные события, хорошо ему знакомые. И вы, вероятно, отметили, что чуть раньше он говорил: «Обезумели скрипки, флейта вывела ноты, которых никто никогда не писал», а в другой части «Триптиха» Масо упоминает пианино, и вот, таким образом, перед нами три изначальных инструмента: пианино, флейта и скрипка.

Но все-таки, если танго являлось танцем предместий, стало быть, в нем должен присутствовать и инструмент, который звучал во всех корралях Буэнос-Айреса… Это должен быть самый народный из инструментов, то есть гитара. Однако же гитара приходит много позднее – или не приходит вообще. И думаю, через несколько лет, в районе Альмагро, я так полагаю, добавляется еще и бандонеон, инструмент немецкого происхождения.

Этот аргумент мне кажется убедительным: у нас есть плохие дома и у нас есть инструменты. Пианино, флейта и скрипка – они вовсе не народные, и средства для их приобретения превосходят финансовые возможности куманьков из конвентильо. Ластра в уже упомянутой мною книге «Воспоминания о девятисотых» даже утверждает, что танго никогда не танцевали во дворах конвентильо, что подтверждается стихотворением Каррьего «Свадьба», это одно из его последних стихотворений. В нем поэт описывает свадебное гуляние в конвентильо. Там выведен дядя невесты, и этот дядя почти оскорбленно заявляет, что нельзя допускать «корте», то есть танцев с резкими разворотами: «Никаких разворотов, пусть даже и в шутку». И ему вторит молодой парень, друг дома:

                             …пусть меня сволокут
                              хоть обратно под суд,
                              все одно топором рассеку
                              я нахалу башку!

А кто-то еще говорит: «Как угодно пусть выглядит дом, только чтобы достойно».

Это значит, что в народе танго поначалу отвергали – отвергали потому, что знали о его бесстыдном происхождении. И этим объясняется виденная мною много раз картина, я наблюдал это ребенком в начале века, в Палермо, а много позже видел на углах улицы Боэдо, перед Второй диктатурой. Я имею в виду, что видел, как танго танцуют мужские пары – например, мясник с извозчиком, нередко и с гвоздикой за ухом, – мужчины танцевали танго под звуки шарманки. Так происходило оттого, что женщины из их района знали о бесстыдных истоках танго и не желали его танцевать. А еще – об этом в своей книге о танго пишут братья Батес – еще были дома, один из них назывался «Сеть» (кажется, он размещался на улице Дефенса), особые дома, чтобы танцевать танго. И там мужчины танцевали с мужчинами. Иногда танцевали в домах, которые не являлись «дурными домами» в точном смысле, – они были, скажем, преддверием таких домов. Среди самых прославленных мест назову кондитерскую Хансена, «Таверну», «Велодром» и еще два дома, где собирались куманьки и хулиганы. Один из домов стоял на улице Чили рядом с проспектом Энтре-Риос; другой дом прославился тем, что дал название знаменитому танго – то был танцевальный дом для куманьков, для хулиганов и для «женщин жизни», располагался он на улице Родригес-Пенья; наверное, это один из тех старых домов, что до сих пор остались в этом квартале: улица Родригес-Пенья, между Лавалье и Коррьентес.

А если вам требуются еще доказательства помимо приведенных, то вот они, четыре строчки Эваристо Каррьего, который описывал современность, не имел причин и не мог соврать. Каррьего пишет:

                       Добрый люд восхищенно и метко
                       неприличные сыплет остроты:
                       два красавца под танго «Брюнетка»
                       крутят резкие повороты.