Зеркало, зеркало

– Ну как она? – спрашиваю. Эш поднимает на меня полные слез глаза и молча качает головой.

– Тебе обязательно здесь торчать? – Я накрываю ее руки своими. – Ты могла бы пойти к ним.

– Нет, – шепчет она. – Я не могу уйти. Я должна контролировать систему с телефона на случай, если кто-то попытается все вырубить. К тому же я обязана своими глазами увидеть его крах. Ради Най. Еще пару часов я протяну, а потом, когда все закончится, точно развалюсь на части.

– Зайка! – Папа заметил меня и жестом просит подойти. Я сжимаю руки Эш и, глянув на занавес, мчусь к своим.

– Мне надо бежать, – говорю я. – Слушай, пап, наша музыка вообще не предназначена для детей. Там много мата, да и темы довольно тяжелые: смерть, депрессия и всякая такая байда. Первая песня еще ничего, а вот потом вам с Грейси лучше уйти. Сразу после первой песни.

– Но тогда мы все пропустим…

– Да, жалко, конечно, но я не хочу травмировать Грейси. Мам, может, ты тогда останешься?

Бледная и изможденная, мама сидит на стуле, вцепившись в свою сумочку, но при этих словах ее глаза загораются и все лицо расплывается в улыбке.

– Хорошо, я останусь, – отвечает она.

– Я не хочу домой, – ноет Грейси.

– Ред! – кричит Лео из-за занавеса. – Поторопись!

– Когда все это закончится, мы с тобой создадим собственную группу, идет? – говорю я.

– И я буду там певицей? – не отступает Грейси.

– Конечно, если хочешь.

– Папочка, я буду певицей!

Я бегу на сцену, бросая последний взгляд на Аширу. Она один раз кивает головой.

Время.

Пришло.

Колонки разражаются звуком, который проносится по залу подобно ударной волне. Я закрываю глаза и вливаюсь в музыку. Каждая частичка, каждый атом моего тела пульсирует ей в такт. Из-под пальцев Лео летят искры, от мощного голоса Роуз по коже бегут мурашки, а Лекрадж ровными стежками сшивает наши партии в одно музыкальное полотно. Но не его гитару я слышу у себя в голове, не его представляю на сцене. Рядом со мной она: повернулась в мою сторону, одно плечо задрала, качает вверх-вниз головой, как всегда, выкладывается по полной. На три минуты она каким-то чудесным образом вернулась на сцену, чтобы доиграть песню, которую написала сама. Уверена, остальные тоже ощутили ее присутствие: это заметно по их улыбкам и движениям, по тому, как звучит с новой силой голос Роуз. Внезапно я понимаю: единственный способ не сорваться до конца этого адского вечера – выместить все свои чувства на ударных.

Звон тарелок – рокот бас-барабана – композиция завершается. Зал аплодирует стоя. Роуз оглядывается на меня с широченной улыбкой. К микрофону подходит мистер Смит, и она отодвигается в сторонку.

– Спасибо за столь особенное начало столь особенного вечера, – начинает он. – Я рад приветствовать вас на нашем сегодняшнем концерте, посвященном этой замечательной барышне.

Мы оборачиваемся на большой экран, на котором появляется фотография Наоми.

– Я с гордостью могу сказать, что Наоми выросла у меня на глазах, – продолжает Смит. – И у меня на глазах превратилась в необыкновенную молодую женщину. Думаю, мы все согласимся, что она переживала тяжелые времена и чувствовала, что ей не к кому обратиться за помощью. Поэтому мы решили показать ей, как сильно ее любим, а заодно поддержать других подростков, сталкивающихся с подобными проблемами. Мы хотим, чтобы эти ребята знали: они не одни.

Я жестом подзываю Лекраджа.

– Следующую песню не играем, понял? У нас запланирован сюрприз. Предупреди Роуз. – Лекрадж идет к Роуз и шепотом передает ей мои слова. Игнорируя ее вопросительный взгляд, я встаю со своего места за ударной установкой и подхожу к мистеру Смиту. Заметив, что я неотрывно на него смотрю, он запинается, но уже через секунду продолжает. Меня просто воротит от его лживых речей. Лео снимает гитару, встает по другую руку от Смита и тоже принимается сверлить его взглядом. Тот останавливается и говорит, полусмеясь:

– Эти двое, кажется, хотят мне что-то сказать.

– Вы угадали, – говорит Лео. – Сегодня мы хотели бы не только поддержать Наоми, но и попытаться понять, что же с ней случилось, чтоб уберечь от подобной участи других подростков вроде нее. Вроде нас самих. Мы знаем, что вы, сэр, проявляли к ней особый интерес, и поэтому решили сделать еще один ролик – специально для вас.

Я перевожу взгляд на Аширу, и она запускает видео со своего телефона.

Наоми. Смеется, резвится в лучах солнечного света. Земля усыпана снегом. Улыбается, смотрит в камеру, посылает воздушные поцелуи. Волосы распущены, глаза горят. Начинается какая-то возня, все мелькает. Земля – кусок неба – размытое лицо. Теперь снимает Най. Она поворачивается лицом к предыдущему оператору, и зал дружно ахает. Это мистер Смит.

– Скажи, что любишь меня, ну скажи! – смеется Наоми. – Ну давай, скажи! Я хочу еще раз это услышать.

– Я люблю тебя, – говорит мистер Смит, глядя прямо в камеру. – Отдай сюда!

Следующая сцена: незнакомая комната, яркий искусственный свет, Наоми сидит на кровати, сгорбившись, обхватив себя руками, пытаясь прикрыться. Она плачет. На этот раз первым говорит он.