Зерно правды

— Кажется, ты полностью уверен, — сказал Геральт, поигрывая пустым бокалом, — что в теперешнем облике никому не доставил хлопот. Ни одному купцу, ни одной дочке. Ни одному родственнику или жениху дочки. А, Нивеллен?

— Оставь, Геральт, — возмутилось чудовище. — О чём ты говоришь? Отцы не помнили себя от радости. Говорил я тебе — я был таким щедрым, что нельзя себе представить. А дочки? Ты не видел их, когда они сюда приезжали — в грубых поношенных платьишках, с лапками, выщелоченными от работы, ссутуленных от переноски бадей. У Примулы даже после двух недель пребывания у меня оставались на спине и ляжках следы ремня, которым её драл папаша-рыцарь. А у меня они ходили как княжны, в руки брали исключительно веер, даже не знали, где здесь кухня. Я одевал их и увешивал безделушками. Наколдовывал по первому требованию горячую воду в жестяной ванне, которую папаня своровал ещё для мамы в Ассенгарде. Представь себе — жестяная ванна! Редко какой правитель округа, да что я говорю, — редко какой владыка имел у себя жестяную ванну. Для них это был дом из сказки, Геральт. А что касается постели, то… Зараза, невинность в наше время встречается реже, чем скальный дракон. Ни одной я не принуждал, Геральт.

— Но ты подозреваешь, что кто-то мне за тебя заплатил. Кто мог заплатить?

— Прохвост, который пожелал получить остатки моей сокровищницы, а дочерей у него больше не было, — отчётливо произнёс Нивеллен. — Людская алчность не знает границ.

— И никто другой?

— И никто другой.

Оба молчали, вглядываясь в нервно подрагивающее пламя свечей.

— Нивеллен, — заговорил ведьмак. — Сейчас ты один?

— Ведьмак, дорогой — ответило чудовище немного помолчав, — я думаю, в-общем-то я должен обругать тебя сейчас последними словами, взять за шиворот и спустить с лестницы. Знаешь за что? За отношение ко мне как к недоумку. Я с самого начала вижу, как ты прислушиваешься, как посматриваешь на дверь. Ты хорошо знаешь, что я живу не один. Я прав?

— Прав. Извини.

— Зараза с твоими извинениями. Ты её видел?

— Да. В лесу, возле ворот. Это та причина, по которой купцы с дочками с некоторых пор уезжают отсюда ни с чем?

— Стало быть и об этом ты знаешь? Да, причина в этом.

— Позволь тебя спросить…

— Нет. Не позволю.

Снова воцарилось молчание.

— Что-ж, твоя воля, — сказал, наконец, ведьмак, вставая. — Благодарю за гостеприимство, хозяин. Время трогаться в путь.

— Правильно, — Нивеллен тоже встал. — По некоторым причинам я не могу предложить тебе ночлег в замке, а ночевать в этих лесах не советую. С тех пор, как округа обезлюдела, по ночам тут нехорошо. Ты должен вернуться на тракт до сумерек.

— Я буду осторожен. Уверен, что тебе не нужна моя помощь?

Чудовище поглядело на него искоса.

— А ты уверен, что мог бы мне помочь? Смог бы снять это с меня?

— Не только такую помощь я имел в виду.

— Ты не ответил на мой вопрос. Хотя… Пожалуй, ответил. Не смог бы.

Геральт посмотрел ему прямо в глаза.

— Вам тогда не повезло, — сказал он. — Из всех святынь Гелиболя и долины Нимнар вы выбрали именно храм Цорам Аг Тера, Львиноголового Паука. Чтобы снять заклятие, наложенное жрицей Цорам Аг Тера, нужны знания и способности, которыми я не обладаю.

— А кто обладает?

— Однако тебя ведь это не интересует? Ты говорил, хорошо так, как есть.

— Как есть — да. Но не как может быть. Я опасаюсь…

— Чего ты опасаешься?

Чудовище остановилось в дверях комнаты, повернулось к Геральту.

— Мне надоели твои вопросы, ведьмак, которые ты всё время задаёшь вместо ответа на мои. Видно нужно тебя соответствующим образом спрашивать. Послушай, с некоторых пор у меня отвратительные сны. Может, слово "чудовищные" подошло бы лучше. Правильно я опасаюсь? Коротко, прошу.

— Утром, как проснёшься, не бывало у тебя испачканных ног? Хвои в постели?

— Нет.

— А не бывало…

— Нет. Коротко, прошу.

— Ты правильно опасаешься.

— Можно этому помочь? Коротко, прошу.

— Нет.

— Наконец-то. Идём, я провожу тебя.

На подворье, когда Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладил лошадь по ноздрям, похлопал по шее. Плотка, обрадованная ласке, наклонила голову.

— Любит меня зверьё, — похвасталось чудовище. — И я их тоже люблю. Моя кошка, Обжорочка, хоть и убежала сперва, потом ко мне вернулась. Долгое время она была единственным живым существом, разделявшим со мной мою горькую участь. Вереена тоже…

Он замолчал, скривил пасть. Геральт усмехнулся.

— Тоже любит кошек?

— Птиц, — ощерил зубы Нивеллен. — Проговорился, зараза. Э-э, да что там. Это не очередная купеческая дочка, Геральт, и не ещё одна попытка найти зерно правды в старых байках. Это нечто серьёзное. Мы любим друг друга. Если засмеёшься, я дам тебе в морду.

Геральт не засмеялся.

— Твоя Вереена, — сказал он, — вероятно, русалка. Ты знаешь об этом?

— Догадываюсь. Худощавая. Чёрная. Говорит редко, на языке, которого не знаю. Не ест человеческую еду. По целым дням пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично?

— Более-менее, — ведьмак подтянул подпругу. — Наверное, думаешь, что она не вернулась бы, если бы ты стал человеком.