Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля

««…» Моя Поля всегда была Вашей поклонницей, неизвестно почему. Я же всегда был противником Вашего пути, иногда слишком яростным и жёстким противником. Это было как до создания государства, так и после мая 1948 года. В той же мере я противился и всему тому, о чём говорил и писал Жаботинский.

Когда в 1933 году я был избран в Директорат Еврейского агентства, я пытался найти пути к этому человеку, и мы даже стали друзьями «…» Хотя наше соглашение с ним в 1934 году было отвергнуто моими коллегами по партии «…»

Я же всегда выступал – иногда очень жёстко – против выбранного Вами пути. Я не сожалею об этом, потому что считал и считаю, что правда была на моей стороне. (Каждый человек может ошибаться, иногда даже не чувствуя этого.) Но личной неприязни я к Вам никогда не испытывал. В последние же годы, узнав вас ближе, я стал всё больше ценить Вас, к радости моей Поли «…»»

Он не лукавил, когда написал «к радости моей Поли». Полина Бен-Гурион никогда не разделяла чувств, которые её вспыльчивый и упрямый супруг испытывал к Менахему Бегину, и она не раз прерывала его гневные тирады с оскорбительными эпитетами, которыми он награждал недруга, словами: «А всё же Бегин – благородный человек».

Последний бой

Накануне Шестидневной войны состоялось примирение Бегина с Бен-Гурионом. В Израиле впервые было создано правительство национального единства, в которое вошли представители правых партий. Так была разрушена «магическая» формула «ревизионизм = фашизм», которой социалисты размахивали с тридцатых годов, и устами Бен-Гуриона сравнивали Жаботинского, а затем и Бегина, с Гитлером.

Моше Даян, любимец Бен-Гуриона, в коалиционном правительстве ставший министром обороны, понимал, что Бен-Гурион уже не тот, каким его привыкла видеть страна. Чтобы не обижать Старика, Даян сказал ему, что будет с ним на связи (Бен-Гурион полагал, что станет его советником), и ежедневно направлял к нему одного из генералов, который кратко информировал его о событиях на фронтах. Но не более того. В его советах Даян не нуждался, понимая, что перед ним – усталый воин, лишённый былой хватки и проницательности. Он грустно говорил о Бен-Гурионе: «Он живёт в несуществующем мире, восхищается де Голлем, преувеличивает силу Насера и не способен оценить реальную силу израильской армии».

Бен-Гурион медленно уходил из политики. РАФИ просуществовала недолго и в 1968 году объединилась с МАПАЙ в «Израильскую партию труда» (Авода). Бен-Гурион не вернулся. Его характер не изменился. Он зациклился на Лавоне, и даже когда после перенесенного инсульта тот лежал парализованный и полуживой, когда в 1968 году к Бен-Гуриону приехали только что освободившиеся каирские узники, упрямо твердил им: «Одно вы должны знать: вас предали, и Лавон лгал… Вы должны написать книгу. Не допускайте, чтобы всё это забылось».[104]

На выборах в Кнессет в октябре 1969 года он возглавил «Государственный список», получивший четыре мандата. Пробыл в Кнессете он недолго, на следующий год сдал мандат, покинул Кнессет, уединился в Сде-Бокере и посвятил себя написанию мемуаров и журналистике. Он помирился и с теми, с кем воевал десятилетиями, и с теми, с кем рассорился, покидая Рабочую партию. В феврале 1971 года он участвовал в проходившей в Брюсселе Первой Всемирной еврейской конференции, посвященной защите прав советских евреев на выезд из страны, на которой выступил с речью перед полутора тысячами делегатов из тридцати восьми стран.

Будучи на пенсии, он писал о конфликте с арабами: «Не существует вообще никакого исторического права, но история нашего народа и земли нашей – единственная в своём роде. Нет народа, который, будучи оторван от своей родины и рассеян среди других народов, чувствовал бы после двух тысячелетий изгнания непрерывную связь с нею. У арабов есть право на Эрец Исраэль, но нет такого права у арабской нации. Только один народ имеет право на Эрец Исраэль – ибо нет у него другой страны…»

В последние годы жизни у него появились провалы в памяти, он стал забывать даты и имена. Его 87-й день рождения совпал с войной Судного дня. 18 ноября 1973 года, через три недели после завершения войны, его свалил инсульт, сопровождавшийся частичным параличом и потерей речи. Он был в полном сознании и реагировал на гостей, навещавших его в госпитале. Среди них была Голда Меир, премьер-министр Израиля.

Вся страна следила за его борьбой со смертью. 23 ноября его состояние ухудшилось. 1 декабря 1973 года Бен-Гурион умер. Согласно его завещанию, он был захоронен в Сде-Бокер рядом с женой, умершей в 1968 году. Ей он посвятил книгу: «Письма Пауле и детям».

Бен-Гурион глазами Голды Меир