Жаботинский и Бен-Гурион

<…> В те времена, когда многие в ишуве думали, что мы не в состоянии создать государство Израиль и наладить его эффективную оборону, Бен-Гурион не видел другого решения, — и я была с ним согласна. Даже у таких людей, как Ремез[105], были серьезные сомнения. Однажды ночью в 1948 году мы сидели с ним у меня на балконе, смотрели на море и беседовали о будущем. Ремез отчеканил: «Вы с Бен-Гурионом разобьете последнюю надежду еврейского народа». Тем не менее, Бен-Гурион осуществил создание еврейского государства. Не один, разумеется, но сомневаюсь, чтобы оно могло быть создано, если бы не его руководство.

<…> Были ли у него диктаторские замашки? В сущности, нет. Говорить, что люди его боялись, — преувеличение, но уж, конечно, он не был человеком, которому легко перечить.

<…> Он терпеть не мог, когда его обвиняли в том, что он руководит партией, а позже — правительством, с авторитарных позиций. Как-то на партийном собрании, услышав это обвинение, он воззвал к министру, которого считал безупречным в смысле интеллектуальной честности и который, как Бен-Гурион слишком хорошо знал, нисколько его не боялся. «Скажи, Нафтали, — спросил он, — разве я веду партийные собрания недемократично?»

Перец Нафтали минуту глядел на него, улыбнулся своей чарующей улыбкой и задумчиво ответил: «Нет, я бы не сказал. Я бы скорее сказал, что партия, самым демократичным образом, всегда голосует так, как ты хочешь».

Поскольку у Бен-Гуриона совершенно не было чувства юмора (не помню ни одного случая, когда бы он шутил), то его полностью удовлетворил этот ответ — кстати сказать, не грешивший неточностью».

Она могла бы добавить, говоря об отсутствии чувства юмора, что Бен-Гурион никогда не ходил в кино, считая это бесполезным занятием и пустой тратой времени, и свободное время посвящал чтению книг.

Бен-Гурион глазами Рананы, младшей дочери

Профессор биологии Ранана Бен-Гурион-Лешем, долгие годы проработавшая заместителем директора НИИ биологии в Нес-Ционе, затем в Париже в Институте Пастера и в Тель-Авивском университете на кафедре микробиологии, считается одним из ведущих ученых-эпидемиологов. Свою жизнь младшая дочь Бен-Гуриона посвятила борьбе со смертоносными вирусами инфекционных заболеваний.

Как и ее брат и сестра, она была далека от политики и не давала обстоятельных интервью. Приближаясь к 80-летнему юбилею, Рананале (так называл ее отец) сделала исключение для израильского журналиста Рони Адара. В обширном интервью она помянула недобрым словом его друзей, маму, сестру… (сказался возраст, когда под тяжестью недугов пожилой человек становится бурчлив и мрачен). Отца она боготворила и призналась: «Я очень тоскую по отцу».

Отрывки из воспоминаний Рананы Бен-Гурион-Лешем:

«Со мной он был очень теплым, мягким и добрым. Таким общественность его не знала. Отец он был очень любящий, хоть иногда и забывал о моем дне рождения. Мне ведь никогда не справляли дни рождения <…> От матери я ни разу не получила подарка ни надень рождения, ни на праздник. Когда отец помнил, то привозил мне книгу, купленную в его любимой лавке на «блошином рынке». Он, в отличие от мамы, всегда обнимал и целовал меня, а она — ни разу за всю жизнь, даже когда я стала взрослой. Ни разу! Она была очень холодна и сурова со мной. Когда я спорила с матерью и наши точки зрения не совпадали, отец всегда мне говорил: «Но это ведь ма-ма!» И всегда рассказывал мне, что его мать умерла, когда ему было пять лет, и он даже не помнит ее лица. Как можно спорить с матерью?! Для него само понятие «мать» было свято!

Я должна была быть для всех образцом, и детство у меня было достаточно нелегкое, суровое. К счастью, на моей стороне был отец. Наверное, из-за матери я сама долго не хотела иметь детей (единственного сына Ранана родила в 43 года — Р. Г.). Отец был феминистом тогда, когда никто не имел представления о том, что это такое. Когда он возвращался с заседаний правительства после полудня или в час ночи, он шел к крану и помогал маме мыть посуду, а я, маленькая, стояла рядом и вытирала <…>»

Рони Адар решил копнуть глубже и деликатно поинтересовался: «Былли отец посвящен в ваши сердечные дела?» Она не ушла от вопроса, ее лицо озарила улыбка:

«Когда после обеда или вечерами я уходила с кем-то из молодых людей на прогулку или в кино, отец, закрыв за мной дверь, выглядывал через занавеску окна в библиотеке на втором этаже, с кем его младшая дочь выходит из дома. А я делала вид, что этого не вижу. Он был настоящий «аба полани», «польский папа», очень заботливый. Он любил говорить с моими друзьями, слушать их, быть в курсе событий их жизни. Может, в этом был секрет его силы <…>»

— Вас называли «принцессой Израиля», — отметил журналист, не подозревая, по-видимому, что дочь Сталина зачастую называли «кремлевской принцессой», и это вызывало у нее негодование. Такая же реакция была у дочери Бен-Гуриона. Она возмутилась: