Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

Жак подумал, что Круазе хитрит и хочет завести в тупик, когда тот повел его по извилистым коридорам, по темным, замшелым ступеням туда, где на девятнадцать футов ниже уровня двора, в подземельях, находились самые страшные из казематов. Словно в насмешку, башня, где они находились, называлась Башней Свободы. Но Круазе был слишком напуган, чтобы пытаться ослушаться победителей.

Жака словно что-то подтолкнуло к последней, самой массивной двери.

- Ключи от этой камеры! - потребовал Жак.

- Их взяли... всю ту связку...

- Кто взял?

- Те, кто первые вошли во двор.

Это было похоже на правду. Тогда на дверь посыпались удары. Не щадя своих рук, заколотили в двери люди, пришедшие вместе с Жаком. Но ответом было молчание. Вдруг изнутри послышался чей-то далекий глухой крик и бессильные удары в дверь. Это придало людям новые силы, и они принялись высаживать дверь. Только каретник догадался, что Круазе лжет; он бросился к нему и вытащил у него из кармана связку ключей. Один из них после некоторых усилий каретника повернулся в замке. Скрипя, открылась тяжелая дверь. Перед взорами осаждавших предстал седой как лунь, изможденный старец. При виде вошедших он поднял руки, пытаясь закрыть ими голову. Высохшая кожа, рбтягивавшая руки, походила на пергамент.

- Кто вы? Как ваше имя?

Старик беспомощно мотал головой.

- Я человек! - наконец через силу выговорил он шепотом.

- Фирмен! Фирмен Одри! - в отчаянии позвал его Жак.

Услышав свое имя, старец выпрямился, подался вперед, будто отзываясь на тюремной перекличке. С ужасом увидел Жак бессмысленное выражение глядевших на него глаз.

- Он уже давно не в себе... Помешался... - начал было Круазе, но Жак с силой оттолкнул его.

Сознание, вернувшееся к Фирмену на мгновение, когда он услышал свое имя, тотчас его покинуло. Он не отвечал ни на один вопрос, несвязно бормотал что-то о мадам де Помпадур, Людовике XV. Вот все, что сохранила его память.

Каретник, опустив руку на его плечо, ласково произнес:

- Очнитесь! Опомнитесь! Царство Людовика Пятнадцатого давно кончилось. Мадам де Помпадур умерла. А вы выйдете сейчас на свободу.

Но эти слова не произвела на старика ни малейшего впечатления. Он уныло мотал головой и вдруг так же бессмысленно беззвучно рассмеялся.

"Так вот во что превратили этого человека, который когда-то имел мужество пойти против короля и его фаворитки! Это жалкое существо, этот выходец с того света - тот Фирмен, о котором отец Поль говорил с таким уважением, подражать которому с детских лет я стремился! Это тот Фирмен, которого любила Эжени Лефлер". У Жака мороз пробежал по коже. Может быть, как в волшебной сказке имя любимой вернет Фирмена к жизни? Если бы Жак умирал и при нем произнесли: "Бабетта!" - он победил бы смерть! Жак это твердо знал. И, подойдя вплотную к Фирмену, Жак произнес:

- Эжени Лефлер придет сюда за вами!

Опять на мгновение, только на мгновение, в глазах Фирмена проскользнула искра сознания, промелькнула и угасла...

А в это время другая группа победителей освободила еще двух заключенных, запертых в башне Бертодьер.

Напуганные сторожа, боясь народного гнева, сами отдали ключи от остальных темниц.

Заключенных, или, вернее, тех, кто были еще живы, оказалось гораздо меньше, чем предполагали. Трое из них, так же как и Фирмен, были безумны. Их всех отправили в больницы. Но сколько людей нашли смерть в проклятых стенах этой крепости?! Об этом свидетельствовали кости и черепа, найденные в подземельях. Кому они принадлежали удастся ли когда узнать! Победители собирались уже расходиться, как вдруг кто-то громко произнес:

- Меня зовут Манюэль. Я сам был узником Бастилии. И я один из немногих счастливцев, кто наперекор судьбе вышел отсюда живым и в полном рассудке. Меня освободили совсем недавно. Я горжусь честью, какая выпала мне на долю: вместе с вами я штурмовал сейчас ненавистную Бастилию... Я хорошо знаю все переходы и закоулки крепости. Там, наверху есть еще казематы. Вперед, друзья, за мной!

Толпа кинулась за Манюэлем, высоким мужчиной с изборожденным морщинами лицом. А он привел своих спутников во второй этаж.

- Ломайте дверь! Здесь! Здесь! - в каком-то странном волнении кричал он и тут же пояснил: - В долгие часы моего заключения, которому я не предвидел конца, я начертал на спинке стула с задней стороны проклятья Бастилии. Я писал их без всякой надежды на то, что они исполнятся, но вы осуществили сегодня мои пожелания. А сейчас здесь, наверное, томится какой-нибудь другой горемыка. Освободим же его!

Когда победители вместе с Манюэлем дружно выломали двери, они увидели, что камера пуста.

- Никого нет! - с некоторым разочарованием в голосе произнес Манюэль.

Затем он бросился к стулу, схватил его и повернул спинкой.