Жан Баруа

Разве вы не считаете, что человеку, достигшему определенного уровня мышления, решившему уважать истину и следовать велениям совести, трудно оставаться на своих позициях, не будучи одновременно хоть немного на стороне… своих противников?

Жан, не отвечая, внимательно смотрит на него.

(После непродолжительного молчания.)Вашим преемником сделался господин Брэй-Зежер?

Жан. Нет. Некий молодой человек по фамилии Далье, настоящий сектант. Но это лишь подставное лицо Зежера, который всегда предпочитал оставаться в тени.

Аббат. А вы уже не имеете совсем никакого отношения к журналу?

Жан (резко).О нет, никакого! И поверьте, я решительно не одобряю того все более и более анархического направления, которое они придают журналу!

Аббат молчит.

Кстати, я окончательно порвал с ними всякие связи. (Беря с этажерки брошюры.)Мне, по привычке, присылают новые номера, но, как видите, я теперь даже не разрезаю их… К чему? Все, что они пишут, меня раздражает!

Он хмурит брови и небрежно разбрасывает по столу номера журналов; затем решает переменить тему разговора.

Сейчас я переписываюсь только с Марком-Эли Люсом и с Ульриком Вольдсмутом: с ним я дружу еще со времен моей трудной молодости.

Аббат. Химик?

Жан. Вы его знаете?

Аббат. Я читал его книгу.

Жан довольно улыбается.

Жан. Да, это прекрасный человек! Вот уж тридцать лет, как он занимается проблемой происхождения жизни… Ищет без устали тридцать лет…

Аббат (оглядывается).Ну… а вы? Вы тоже все еще работаете?

Жан (пожимая плечами).Нет: просто нахожу себе какие-нибудь занятия… Сейчас перевожу – для себя – дневник одного англичанина, мистика… (Горестная улыбка.)Я не сразу привык к этой жизни моллюска… Но здоровье больше не позволяет мне заниматься чем-нибудь серьезным. Вот так я и прозябаю, принимая всякие меры предосторожности: зимой у камина, летом на солнышке… (Блеск его глаз противоречит этим словам о покорности судьбе.)Что делать, господин аббат, такова жизнь…

Он поднимает несколько экземпляров «Сеятеля», затем по одному снова бросает их на стол.

Да, молодые быстро выбивают нас из седла!

Пауза.

(Опустив голову.)Видите ли, общество бывает слишком сурово к неудачникам… Правда, их усилия не приводят к непосредственным результатам, но ведь нельзя же их считать совсем бесплодными… А? Ни одно усилие не пропадает…

Аббат (удивленно).Надеюсь, вы не имеете в виду свой личный опыт?

Жан с благодарностью улыбается.

Аббат с любопытством смотрит на этого неведомого ему Баруа.

Жан (после нескольких минут размышления ему снова пришла в голову привычная для него неотвязная мысль).Я слишком долго верил, будто наука сама по себе может установить между людьми мир, единство… Но это не так.

Аббат (осторожно).Тем не менее… если рассматривать этот вопрос лишь с точки зрения сближения народов, то наука меньше чем за сто лет сделала почти столько же, сколько христианство за двадцать веков!

Жан. Пустяки!.. А каковы практические результаты: что от этого получил народ? Бескрылый материализм, лишенный всякой красоты… а главное, бесплодный…

Аббат колеблется. Ведь не ему же в конце концов защищать дело науки…

(Рассеянно.)Это по-видимому, доказывает, что человек, в сущности, не живет одним только трудом, одними поисками истины. Ему нужны и праздники:не так уж важно, как все это формулируется…

Аббат (с неожиданной страстностью).Да, формулы не имеют значения – ведь нет еще ни одной, столь всеобъемлющей, которая вобрала бы в себя все совершенство, всю бесконечность, всего бога… Это, в конечном счете, лишь различные наименования того, что в равной степени привлекает все сердца!

Жан внимательно смотрит на него.

Жан. Значит, если я правильно вас понимаю, вы, католический священник, не осудили бы бесповоротно того, кто на протяжении всей своей жизни предпочитал свои определения вашим?…

Аббат (непроизвольно).Нет.

Несмотря на кажущееся безразличие тона Баруа, аббат почувствовал тревогу, с которой был задан вопрос.

Молчание.

Мне вспоминается действующее лицо одной скандинавской пьесы, говорившее…

Он встает: входит Сесиль. Она старается не показать своего удивления.

Я не хотел вас утруждать, сударыня, и пришел сам, но, как видите, опоздал.

Сесиль (передавая ему тетрадь).Я подытожила наши счета.

Она чувствует неловкость оттого, что ей приходится разговаривать при Жане, в этой негостеприимной комнате, куда она никогда не заходит.

Мне надо было бы также решить с вами некоторые вопросы, связанные со сбором пожертвований для школ… Не угодно ли вам подняться ко мне на минуту?

Аббат. Я следую за вами. (Жану.)Прошу простить меня, господин Баруа, что я злоупотребил…

Жан (непосредственно).Ваш визит доставил мне большое удовольствие.