Арбару. Я хотел поговорить с тобой наедине… Не думаешь ли ты, что нам следовало бы заранее определить вопросы, которые мы будем обсуждать сегодня вечером вместе с остальными?
Жан
Арбару
Баруа. Сегодняшнее собрание – одно из тех, которые носят лишь подготовительный характер. Дело не в том, к каким практическим результатам оно приведет.
Арбару. А в чем же?
Баруа. По-моему, дело в том, чтобы уже сегодня сердца различных людей, которые придут сюда, слились в едином порыве… Главное, я бы сказал, в том, чтобы мы почувствовали, как всех нас охватывает общее стремление, рожденное уже одним тем фактом, что мы собрались вместе.
Арбару. Это от нас не зависит.
Баруа
Баруа говорит не спеша, округлыми фразами, как человек, привыкший выступать перед аудиторией. Он не повышает голоса, но его уверенный тон приковывает внимание.
Арбару
Жест Баруа, означающий: «А если бы и так?…»
Затем, не отвечая, он закуривает папиросу, зажигая спичку быстрым, привычным движением. Твердым и в то же время задумчивым взглядом следит за первым клубом дыма, который медленно рассеивается в прозрачном воздухе комнаты.
Так ты теперь куришь?
Баруа. Да.
Молчание.
Арбару. Ладно, ладно… И все же я предпочел бы наметить план, распределить задачи… Думается, основывая журнал, надо действовать более…
Звонок.
Баруа
Идет к двери.
Оставшись один, Арбару что-то бормочет, гримасничая.
Хриплый голос
Сквозь открытую дверь видна спина Крестэя д'Аллиз; он говорит быстро и жестикулирует. Перед тем как войти, поворачивается на каблуках и щурится от яркого света.
Франсуа Крестэй д'Аллиз – двадцать восемь лет.
Стройная фигура; на высокой шее гордо посажена маленькая голова с круглым затылком. Короткое, сужающееся к подбородку лицо с резкими чертами. Широкий, изрезанный морщинами лоб; горячий и добрый взгляд; вздернутый нос; длинные темно-каштановые усы, прикрывающие презрительно сжатый рот; нервная скептическая усмешка.
Говорит громко, держится с непринужденным изяществом кавалерийского офицера; жесты широкие, экспансивные.
Ушел из армии, обессиленный тяжелой внутренней борьбой между понятиями, усвоенными с детства, и неодолимым желанием раскрепостить свою мысль; он расстался с родными, решительно порвав с католическими и монархическими традициями семьи д'Аллиз.
Горький сарказм недавнего отщепенца.
Быстрой и легкой походкой он приближается к Арбару и, низко наклоняясь, приветливо протягивает ему обе руки.
Крестэй. Послушайте, Арбару! Я только что нашел это в «Речах верующего».
Не обращая внимания на Баруа, который, снова услышав звонок, вышел из комнаты, он запускает руку за фалды сюртука и вытаскивает растрепанный томик.
Брэй-Зежер, Вольдсмут, Ролль и Баруа входят и застывают у двери; они удивлены и заинтересованы.
Что-то неведомое пробудилось в мире.
Разве каждый из нас не томится в ожидании? Разве есть сейчас сердце, которое не бьется быстрее?
Замечает вошедших и обводит их загоревшимся взглядом, заражая своим воодушевлением.
Я предлагаю поместить эти строки вслед за названием нашего журнала! Они будут самым лучшим, самым кратким из манифестов!
Баруа
Они смотрят друг на друга, улыбаясь. В этот вечер среди них нет места иронии.
Несколько мгновений всеобщего восторга. В один миг рухнули все барьеры: души этих людей, пришедших сюда в поисках единения, сливаются.
Зежер выходит на середину комнаты, его восточное лицо желтее, чем обычно. У него слегка смущенный вид: застенчивая улыбка, стесненные и нерешительные движения; но в глубине орбит блестят в тени прищуренных красноватых век, изогнутых, как древко лука, его черные зрачки – быстрые, лихорадочные, неумолимые.
Зежер. Ну что ж, давайте рассаживаться. Установим какой-то порядок… Кто отсутствует?
Баруа. Порталь.
Понимающие улыбки.