Жан Баруа

Крестэй выходит вперед, гордо закинув голову, подняв руки: он весь во власти душевного порыва, искреннего и прекрасного.

Крестэй. Ах, друзья мои, слушая вас сегодня, я подумал: если нам удастся показать всем не только то, за что мы стоим,но и то, чего мы стоим…

Порталь улыбается.

…да, да, именно так, если мы убедим людей в моральной ценностинаших устремлений, то непременно привлечем на свою сторону за несколько месяцев всех тех, кто ищет в одиночку… всех, у кого есть что-то здесь! (Ударяет себя кулаком в костлявую грудь).

Баруа (воодушевление у него легко переходит в ораторский пыл).И нам это удастся, если мы пробудим достоинство каждого! Если мы возвратим истинный смысл таким словам, как честностьи прямота,которые из-за нашего равнодушия успели покрыться плесенью среди прочих романтических аксессуаров! Если мы провозгласим право на свободу мысли во всех областях!

Пламенные взгляды, восторженные улыбки. Всеобщий подъем. Затем – спад.

Баруа наливает в стаканы свежее пиво; кисловатый запах брожения смешивается с табачным дымом, наполняющим комнату.

Порталь (ставит пустой стакан. Добродушно).Ну, а название?

Баруа. Но мы его уже выбрали; мы согласились с тем, что предложил Крестэй: журнал будет называться «Сеятель». (Улыбается Крестэю.)Правда, аллегория не блещет новизною…

Крестэй. Благодарю.

Баруа. Но зато ясна и вполне соответствует нашей цели.

Зежер. Разве Баруа не сообщил вам, что он наметил для первого номера?

Баруа. Нет еще. Эта мысль, признаюсь, мне очень дорога… Надеюсь, она всем вам понравится, как Брэй-Зежеру.

Дело вот в чем: я хотел бы посвятить первые страницы журнала одному из наших идейных наставников…

Несколько голосов. Кому? Люсу?

Баруа. Люсу.

Крестэй. Превосходно!

Баруа. Минуту внимания! По-моему, это будет полезно со всех точек зрения. Прежде всего, мы делаем знаменательный выбор и объявляем, какова наша позиция и кому из современников мы можем смело протянуть руку. Затем мы одновременно подчеркиваем, что не принадлежим ни к числу упорных разрушителей, ни к числу беспомощных утопистов, ибо наш идеал, можно сказать, уже претворился в действительность, коль скоро рядом с нами живет человек, который служит его живым воплощением.

Порталь. Я вас понимаю. Но не будет ли это выглядеть так, будто мы с самого начала стараемся купить покровительство знаменитости?

Крестэй (с живостью).Люс неизмеримо выше всяких…

Баруа. Слушайте, Порталь, уж если вышедшие из употребления слова, которые я только что произнес, – прямота, нравственная чистота, собственное достоинство, – и можно сейчас к кому-нибудь применить, то именно к Люсу! Кстати, ведь речь идет не о том, чтобы просить его рекомендовать нас читателям или напечатать на видном месте статью за его подписью. Мы хотим выразить ему наше общее искреннее уважение. Я даже предлагаю ни о чем его не предупреждать.

Порталь. Это другое дело.

Баруа. Никто из нас с ним лично не знаком. Мы знаем его только по книгам, по делам, нам известна его общественная деятельность. К тому же, он держится особняком: в философии не примкнул ни к одной системе, в сенате – остается вне политических группировок. Стало быть, почести, которые мы хотим воздать, предназначены лишь ему – человеку по имени Люс. Не следует забывать, что все мы в большой мере обязаны Люсу нашим духовным освобождением. Я полагаю, что сейчас, когда настал наш черед вступить в борьбу, мы обязаны выразить ему свою благодарность. Вы согласны со мной, Крестэй?

Крестэй (улыбается, словно что-то припоминая).Совершенно согласен… И мне очень хочется рассказать об одном эпизоде из собственной жизни… Когда я окончил класс риторики, Люс неожиданно приехал на раздачу наград… Лет двенадцать назад; его тогда только что назначили… забыл кем…

Баруа. Наверно, помощником директора Коллеж де Франс… [22]

Крестэй. Как сейчас вижу его на эстраде; среди старых учителей он казался совсем молодым; ведь он старше нас всего лет на пятнадцать… Я никогда не забуду его лицо – страстное и в то же время торжественное. Он начал говорить очень просто, тихим голосом, в котором звучала необычайная сила. В несколько минут он сумел набросать перед нами такой яркий образ человека, такую ясную картину жизни вселенной, – а ведь все это волновало меня уже тогда, – что мне стало понятно, каким путем я пойду в жизни. Когда два месяца спустя я поступил в класс философии, то уже был застрахован от университетского спиритуализма. [23]

Зежер (насмешливо).Который Кулангон называл «своего рода манией величия»…

Крестэй. Я был спасен…

Молчание.

Баруа. Итак, решено. Первая книжка журнала откроется статьей «Марк-Эли Люс» за подписью «Сеятель».

Арбару (Роллю).Можно ли рассчитывать, что номер будет готов к началу января?

Ролль. Пять недель? Гм… я должен получить все статьи до десятого.