Жан Оторва с Малахова кургана

Один из них нечаянно вспорол штыком полотнище палатки, и они увидели мертвенно-бледное лицо Жана, его глаза, полные слез. Герой Второго зуавского полка плакал, как ребенок!

Запинаясь, прерывистым голосом, голосом из страшного сна, он воскликнул:

— Убейте меня!.. Прошу вас, убейте!.. Сжальтесь… или дайте мне оружие!

— Нет, Жан! Нет, мой бедный друг, — тихо отозвался зуав, который вспорол полотнище. — Приказ, ты ведь знаешь… это ужасно…

Оторва с трудом перевел дыхание, выпрямился и сказал окрепшим голосом:

— Робер, помнишь, как там, в пустыне, ты свалился замертво, сраженный солнечным ударом? Нас было человек пятьдесят, а у противника — пять сотен, и мы хоть и с боями, но отступали… Один раз не в счет… Ни повозки, ни тачки… каждый сам спасал свою шкуру. Кто дотащил тебя на горбу до стоянки? Кто доволок тебя, умирающего?

— Ты, Жан!.. Да, ты! — ответил зуав, сердце которого разрывалось на части.

Оторва повернулся ко второму охраннику:

— А ты, Дюлон, вспомни, кто подобрал тебя под пулями у Кабила, когда ты был тяжело ранен, когда еще немного, и тебя добили бы на дне ущелья Эль-Суат?

— Это был ты, Жан, ты — мой спаситель, и моя жизнь принадлежит тебе, — воскликнул зуав, взволнованный воспоминанием.

А Оторва не умолкал:

— Скажи мне, Понтис, кто принял на себя удар, который чуть не пронзил твое сердце? Кто бросился вперед и прикрыл тебя своим телом?

— Ты!.. Ты, Жан, и я люблю тебя, как брата!

И Оторва, продолжая это дивное перечисление, простер руки к четвертому часовому:

— Ты, Бокан, ты умирал от холеры в лазарете около Варны[35]. Не было ни санитарных повозок, ни врачей, ни начальства, ни друзей… никого, кроме больных, которые подыхали среди нечистот. Кто помыл тебя, растер, согрел?.. Кто вытащил тебя из той клоаки и приложил все усилия, чтобы спасти тебя?.. Кто, наконец, хоть умирал и сам, отдал тебе свой последний глоток водки?..

— Я обязан тебе жизнью, — отвечал зуав со слезами на глазах.

И трое других повторили:

— Да, мы обязаны тебе жизнью… что ты хочешь от нас?

— Я ничего не хочу… я умоляю вас… слышите, умоляю… во имя нашего прошлого… разрешить мне…

— Договаривай! — воскликнул Бокан. — Я догадываюсь, но говори же!

— …разрешить мне бежать туда, где свистят пули… где пушки харкают картечью…[36] где гремит адская музыка боя… где, должно быть, так славно умереть, если счеты с жизнью уже сведены… Скажите, друзья… вы согласны?

Четверо солдат обменялись быстрыми взглядами. Они поняли друг друга без слов.

Бокан ответил за всех:

— Да, Жан!

— О, друзья мои… мои храбрые друзья! Я благодарю вас… от всего сердца… спасибо!

— Мы нарушаем приказ, мы пренебрегаем своим солдатским долгом… но признательность — тоже долг. Нам грозит смертная казнь… но жертва эта сладостна. Не так ли, товарищи?

— Так, так!.. Мы все бежим с тобой на поле боя, наш герой, наш Оторва! Казаки хорошенько нам заплатят. Будем бить почем зря!

— Ладно, не теряйте времени!.. Отвяжите меня… принесите мое барахло, отдайте Дружка и пошли!

Через пять минут зуавы устремились вперед, прыгая, как тигры, а через секунду появились двое жандармов в мундирах, чтобы увести арестанта.

ГЛАВА 3

К знамени! — Внезапное нападение не состоялось. — Пирамида из тел. — На батарее. — Открыть огонь! — Карабин и пушка. — Русские ошеломлены. — Атака. — Амазонка[37].— Дама в Черном. — Ожесточенное сражение. — Зуавы верхом. — Пленница. — Неуязвимый. — Перед кебиром.

Союзническая армия насчитывала примерно пятьдесят тысяч человек[38]. Тридцать тысяч — у французов, под командой маршала Сент-Арно, и двадцать тысяч — у англичан, которыми командовал лорд Раглан[39], жалкий обломок битвы при Ватерлоо[40], где он потерял правую руку.

Прямо напротив текла красивая река Альма[41], имя которой через несколько часов будет прославлено победой.

Правый берег реки был легко доступен, зато по левому берегу тянулась полоса крутых, нависавших козырьком обрывов высотой в тридцать метров, к тому же отлично охранявшихся.

Именно на этих высотах Альмы искусно расположил свою армию князь Меншиков[42], командующий русскими силами, почти столь же многочисленными, как силы союзников.

В штаб-квартире русских полагали, что их позиции неприступны. Однако именно эти бастионы предстояло захватить англо-французской армии или неминуемо оказаться сброшенной в море и потерпеть неслыханное поражение.

Высоты Альмы, стало быть, следовало атаковать, захватить и удержать, потому что другого выхода нет и быть не могло.

Впрочем, план, разработанный двумя союзническими генералами, выглядел очень простым: атаковать одновременно оба крыла неприятельской армии, потом прорываться к центру. Англичане осуществят этот маневр на правом фланге, французы — на левом.