Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Часам к четырем следующего дня усердно пропалывающий свой турецкий горох Уголен увидел, как на дороге, ведущей из Розмаринов, показалось прелестное шествие.

Малышка Манон сидела верхом на ослице меж двух больших бидонов. Сзади шел отец, на горбу которого было установлено небольшое деревянное сооружение в виде полочки, кожаными лямками притороченное к его плечам; этот своеобразный вьюк и горб были проложены подушкой. Сверху была установлена огромная тридцатилитровая бутыль, с помощью довольно широкого ремня закрепленная на лбу горбуна; он шел, опираясь на длинный паломнический посох и, кажется, находился в самом веселом расположении духа.

За ним выступала его жена, от солнца ее защищала большая соломенная шляпа, чьи поля были изящно опущены вниз стягивающим их легким кисейным шарфом. Она то и дело останавливалась, чтобы срезать с помощью ножниц растущие вдоль тропинки полевые цветы.

– Привет семейству! – крикнул Уголен. – Вы на прогулку?

– Ну да! На прогулку или, лучше сказать, за разведданными, что, кстати, в некотором роде напрямую связано с той благодарностью, которую я к вам питаю, ведь вы щедро одарили нас водой из вашего колодца. Именно одарили!

Уголен ничего не понял из столь витиеватой фразы, от которой сам говорящий был явно в восторге.

– Вот что я имею в виду, – стал объяснять горбун, – с тех пор как мы здесь, вы каждый день щедро одариваете нас двумя лейками питьевой воды. Однако я заметил, что уровень воды в вашем колодце стал понижаться. Наступает лето, а небо не слишком спешит послать нам дождь, который оно нам задолжало, поэтому мы направляемся к источнику в Ле-Плантье – запастись питьевой водой. Поскольку это наш первый поход туда, я окрестил его походом за разведданными, в военном смысле этого слова, притом намекнул на то, что считаю ваши дары нам благоданными, поскольку вы любезно одарили нас водой из вашего колодца. Вам понятна игра слов?

– Конечно, – ответил Уголен. – Я понял: вы идете в Ле-Плантье. Даже если бы вы ничего не сказали, я бы все равно понял, достаточно увидеть на вашей спине эту бутыль, все эти бидоны и кувшины. К сожалению, я не могу вас сопровождать, потому что мне надо рыхлить турецкий горох. Это растение не нуждается в поливе, даже наоборот, вода ему не впрок, зато приходится часто рыхлить вокруг него землю, чтобы оно могло в полной мере напиться утренней росы, это ему по нраву. А я его совсем забросил, и вот взгляните: некоторые всходы выглядят неважно, так что я стараюсь наверстать упущенное…

– Прекрасно вас понимаю, – отвечал господин Жан, – к тому же мое желание поберечь воду вашего колодца не единственная причина нашего похода: моя цистерна пуста. Не скажу, что уж очень беспокоюсь, поскольку могу обещать вам, да и самому себе, что завтра или, самое позднее, послезавтра пойдет дождь.

– Откуда вы знаете? Ревматизм дает о себе знать?

– К счастью, ревматизмом не страдаю, но я вам уже показывал статистические данные Марсельской обсерватории! В мае нам от неба причиталось шесть дождливых дней, а получили мы только три, с первого июня дважды должен был идти дождь, однако этого не было. Следовательно, образовалась задолженность в пять дождливых дней – совершенно невероятный просчет в бухгалтерии небесной канцелярии, который завтра-послезавтра должен быть устранен! А засим, будьте добры, укажите мне кратчайший путь до Ле-Плантье.

– Укажу, но не кратчайший, потому что вы заблудитесь. Скажу, как легче туда добраться. Спускайтесь в ложбину под нами, а потом, вместо того чтобы подниматься к деревне, поверните направо и идите прямо: пещера с ключом в конце дороги наверху ущелья, которым заканчивается ложбина.

– А в этих холмах есть цветы? – поинтересовалась Эме.

– Если вы имеете в виду розы или гвоздики, то могу вас заверить, что нет…

– Она имеет в виду полевые, дикие цветы.

– Я что-то никогда не обращал на цветы внимания, все больше на колючки, но цветы должны быть.

– Спасибо.

Они стали спускаться, а Уголен пожалел, что произнес слово «гвоздика», которое было частью его секрета.

* * *

Ложбина, над которой с двух сторон нависли отвесные обрывы из голубого камня, выглядела скорее широким ущельем.

Узкая дорога шла по ее дну под правым обрывом. Слева по пологому склону один за другим, ступенями, протянулись поля, отделенные друг от друга низкими, в метр высотой, каменными стенами, сложенными сухой кладкой: каждая такая стена удерживала почву поля, расположенного выше.

Те поля, которые были ближе к деревне, возделывались: были видны ухоженные виноградники, зеленеющий ячмень, длинные полосы турецкого гороха под оливковыми или сливовыми деревьями. Но по мере того, как ложбина забирала выше по направлению к холмам, поля уступали место пустошам, заросшим жесткой желтоватой травой, над которой возвышались бесчисленные стебли фенхеля, терпентинные деревья, молодые сосны и раскидистые кусты шиповника. То тут, то там из зарослей торчали одичавшие сливы, ощетинившиеся чахлыми сухими ветвями, или задушенные собственной порослью смоковницы, растущие здесь с незапамятных времен.