Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Их шестьдесят две, – сказал Джузеппе, – я нажил их своим топором, а теперь они твои. Я не купил дом, потому что дом должна выбрать жена. Так что, если ты захочешь, мы будем жить здесь до тех пор, пока тебя не начнет подташнивать. Тогда ты пойдешь в деревню и сама выберешь дом. Так я думаю, но если тебе не нравится эта пещера, то…

– О Джузеппе, по мне, королевский дворец – это пещера, а эта пещера – дворец из золота и мрамора. Но теперь молчи: я пять лет была твоей невестой, затем два года твоей женой-девственницей… Скорее, я хочу наконец стать настоящей женой!

Рывком стащив с себя платье, она впилась в его губы, и они остались жить в этом дворце и жили в нем все эти годы, потому что так и не настало утро, когда она сообщила бы ему о том, что ее подташнивает.

* * *

В тот день Джузеппе не вышел на работу, потому что нужно было посадить овощи в огородике, который когда-то разбили перед пещерой пастухи.

За век с лишним они возвели методом сухой кладки каменную стенку на крутом склоне, затем нанесли земли, которую набирали то тут, то там в холмах и вечер за вечером приносили сюда в мешке и даже, как гласила легенда, в шляпе. Так они получили длинную полосу плодородной почвы, удобренной козьим навозом; она давала им овощи, помидоры, плоды нескольких слив, трех смоковниц и одного абрикоса.

* * *

Джузеппе приветливо встретил пришедших, Батистина улыбалась. Слышен был перезвон колокольчиков на шеях ее коз, пасущихся в высоких, скрывавших их с головой зарослях; изредка доносился лай собаки.

Батистина вышла вперед и на странном языке – смеси из французских, провансальских и пьемонтских слов – сказала:

– Я уверена, вы пришли сюда за водой!

Жан Кадоре прежде служил конторщиком в налоговой инспекции в одном из пригородов Марселя, населенном итальянцами, а восторженная Эме пела оперы на итальянском языке, но почти не понимала, о чем в них говорилось.

Джузеппе говорил по-французски примерно так же, как горбун по-итальянски; прибегая к жестам и мимике, им худо-бедно удалось побеседовать, пока ослица паслась, а Манон, размахивая шляпой, охотилась на бабочек, отличавшихся необычайной красотой.

Жан Кадоре объяснил, что пришел за питьевой водой, потому что вода в его цистерне протухла, при этом он добавил, что мать оставила ему в наследство эту пещеру и близлежащие земли вокруг нее. Батистина вдруг залилась горючими слезами; воздев руки к небесам и взывая к Мадонне, она упала ему в ноги и душераздирающим голосом стала умолять его не выгонять их: она поняла, что явился хозяин дворца, который они занимали, и им с Джузеппе нужно уступить ему место.

Ошеломленный горбун недоумевающе посмотрел на Джузеппе, и тот объяснил ему смысл страстных излияний. Горбун, взяв Батистину за обе руки, помог ей подняться и торжественно проговорил, подыскивая нужные слова:

– Non veni per habita questa bergeria. Voï restate qui, tanto longo comé volété[24].

До Батистины сразу же дошел смысл этих слов, на самом деле лишенных смысла на всех трех языках, и она вновь стала взывать к Мадонне, заливаясь слезами благодарности, а затем, схватив руку Хозяина, покрыла ее горячими поцелуями.

Манон, перестав охотиться на бабочек, прибежала полюбоваться столь захватывающим зрелищем. Батистина назвала ее ангелом, сошедшим с небес, испросила для нее благословения Пресвятой Мадонны и объявила, что если когда-нибудь малютка будет голодна, то она, Батистина, накормит ее своей печенью и своими глазами, что никого не удивило, поскольку никто не понял этого обещания, кроме Джузеппе, который уже не один раз слышал его.

Потом они все вошли в пещеру: восторженная Эме умилилась царившим там уюту и чистоте, а ее муж во все глаза смотрел на великолепный ключ, слушая, как журчит вода.

C помощью воронки и кастрюльки Джузеппе наполнил водой емкости, снятые со спины ослицы, затем показал горбуну водопровод из тростника, что отводил воду из ключа в огород.

Между тем Батистина, усадив Эме на большой чурбан из грубо обтесанного дерева, похожий на те, на каких обычно стоят наковальни, за столом громоздким и тяжелым, как бильярдный, принялась угощать ее инжиром, миндалем, лесными орешками и лепешками из сладкой поленты, подогретыми на горячем камне и посыпанными анисовыми семенами.

Когда наконец к пяти часам они захотели отправиться в обратный путь, пришлось первым делом ловить ослицу и обеих коз – те, найдя общий язык со стадом Батистины, решили стать его частью. Поймали их не сразу.

Джузеппе пожелал непременно проводить семью горбуна и взялся нести на плече тридцатилитровую бочку: бочки большей вместительности у него не было. Батистина несла два глиняных горшка, покрытых глазурью, а восторженная Эме – цинковую лейку.

Дорогой горбун подсчитывал в уме: пятьдесят литров на ослице, тридцать на плече Джузеппе, тридцать на собственном горбу, получается уже сто десять литров, к чему следовало добавить литров пятнадцать, которые несли женщины.

– Сто двадцать пять литров – это, конечно, немного. Но, без всякого сомнения, это позволит нам продержаться до первого дождя… – заметил он.