Жан-Жак Руссо

Тем временем Матушка, поддерживаемая неутомимым Винсенридом, вбила себе в голову, что должна стать «крупной фермершей», и потому очень нуждалась в деньгах. Флорины Жан-Жака уже растаяли; истрачены были и четыре ее годовых пенсиона, которые она попросила выдать ей авансом. Надо было искать другие источники дохода. В марте 1739 года Жан-Жак тщетно пытается убедить женевские власти в более чем вероятной, смерти своего брата, исчезнувшего 11 лет назад, — для того чтобы получить его часть наследства. Желая их разжалобить, он сказывается несчастным, больным, доживающим «остаток жизни». Он даже обращается к губернатору Савойи с мольбой о пенсионе и именует его при этом «истинным отцом обездоленных». Его ложь способна исторгнуть слезы у кого угодно: его гложет неизлечимая болезнь, он уже одной ногой в могиле, он не покидает свою комнату, постель, его постигла «ужасная болезнь, искажающая ему лицо»! Тогда же в марте Жан-Жак представил графу Сен-Лорану проект каравана карет для транзитного обмена товарами между Германией, Францией, Швейцарией и Женевой.

Все эти старания не вернули ему Матушку: он так и остался один. Ее отсутствие унижало его. 3 марта 1739 года он попытался заручиться дружбой своего «названого брата», но в конце его послания звучала горькая ирония: «С тех пор как Вы прочно устроились в городе, моя дорогая Матушка, не приходила ли Вам в голову фантазия совершить маленькое путешествие в деревню? Если мой добрый дух вдохновит Вас на это, то соблаговолите предупредить меня за три-четыре месяца, чтобы я мог подготовиться к Вашему приезду».

Ждать ему было больше нечего. «Такая жизнь становилась мне невыносима». В Шарметте Жан-Жак больше не чувствовал себя как дома. Вскоре ему должно было исполниться двадцать семь лет. В начале 1740 года Матушка через свою подругу в Гренобле нашла ему место гувернера в Лионе. Он же этого и хотел, не правда ли? После стольких лет, проведенных вместе с ней, Жан-Жак удалился от нее, «не вызвав и почти не почувствовав сожалений». 1 мая он снял жилье в отеле Мабли на улице Сен-Доминик, вблизи от Белькура, — в самом сердце Лиона.

Жан Бонно, владелец Мабли, главный прево[16] коннополицейской стражи провинций Лионской, Фореза и Божоле с 1729 года, встретил Жан-Жака предупредительно. Его супруга, двадцатидевятилетняя красивая брюнетка со светлым цветом лица, была уже матерью шестерых детей. Она взялась немного отшлифовать манеры Жан-Жака, быстро заметив его неловкость. Он счел себя обязанным влюбиться в нее, но она игнорировала его вздохи, и он принял разумное решение думать о чем-нибудь другом. В светском обществе он чувствовал себя неуютно, а низкопробными кабачками пренебрегал, и потому иногда ему случалось «позаимствовать» бутылочку вина «арбуа» и распить ее в своей комнате, закусывая вино булочками. Мадам де Мабли как-то заметила это и, ничего не говоря, спрятала ключ от погребка.

Когда Жан-Жак решался выйти в город, городской шум выводил его из сонного оцепенения, в котором ему случалось пребывать в Шамбери. Лион — город пышный, это крупный производитель тканей, шелка, фаянса, город торговли и финансов, но уже с XVI века это еще и город искусства и культуры, город музыки, открытый новым веяниям. Здесь располагались Академия наук и словесности и Академия изящных искусств. Вскоре малообщительный гувернер принялся даже наносить визиты некоторым нотаблям, например Бертрану Паллю, интенданту юстиции и финансов, влюбленному в итальянскую поэзию; это был бонвиван, отличавшийся весьма гибкой моралью. А старый Габриэль Паризо, главный хирург в Отель-Дье и автор нескольких трактатов по медицине, добродушно показывал Жан-Жаку выгоды умеренного эпикурейства, чтобы немного приручить этого дикаря. Богач Камиль Перришон, долгое время занимавший должность прево у торговцев, тоже отнесся к молодому человеку по-дружески. Был еще и Жак Давид, бывший учитель музыки в Париже, который щедро давал ему советы по композиции, а также Шарль Борд, имевший завидную репутацию поэта, ловкого повесы и вольнодумца.