Жан-Жак Руссо

22 августа 1742 года Руссо представил свой проект академикам, и те назначили комиссию для внимательного его рассмотрения. 5 сентября он получил ответ, в котором содержались некоторые комплименты, но было отмечено, что его система не так нова, как ему кажется. Впрочем, об этом должна была судить сама публика. В течение двух месяцев Жан-Жак дорабатывал свой проект и опубликовал его за свой счет в самом начале 1743 года под названием «Диссертация о современной музыке». В большом волнении ожидал он откликов в прессе. Сенсации не произошло. Разочарованному теоретику музыки пришлось поплотнее завязать свой кошелек: никаких кафе и театров — только прогулки в Люксембургском саду, где он мог учить наизусть Вергилия и Жана-Батиста Руссо: это удовольствие по крайней мере было бесплатным.

Благодаря Даниэлю Рогену, швейцарцу из Ивердона, который станет его другом на все последующие 30 лет, Жан-Жак познакомился с молодым человеком, искрившимся идеями и энергией, увлекавшимся шахматами, театром и музыкой и столь же ярким, насколько Жан-Жак был скромным. Уроженец Лангра, маленького городка в Шампани, сын зажиточного ножовщика, он носил фамилию Дидро, но с семейством своим отношения порвал. Поскольку он отказался от религии, отец лишил его содержания, и он выпутывался из своего трудного положения как мог. Еще более он усложнил себе жизнь, женившись на белошвейке Анне-Туанетте Шампьон. Ему было 30 лет, но при этом ни одного су в кармане, богемная жизнь — в общем, они с Жан-Жаком составили отличную пару. И тот и другой обожали бесконечные разговоры, они мечтали переделать мир и добиться громких успехов. Дидро громогласно рассуждал — Руссо покорно слушал: в этом они прекрасно дополняли друг Друга.

Некоторое время Жан-Жак ломал себе голову над важной проблемой. Один иезуит, отец Кастель, объяснил ему, что в Париже всё решается и делается посредством женщин. Начинающий карьерист решил засвидетельствовать свое почтение баронессе Безенваль, которая приняла его вместе со своей дочерью, маркизой де Брогли. Эта последняя читала его «Диссертацию», Они пригласили его отобедать, и он был в восторге от этого предложения, пока не понял, что будет есть за одним столом со слугами. К счастью, мадам де Брогли исправила эту неловкость. Жан-Жак, робкий, стеснительный, близкий к отчаянию при мысли, что может опять выглядеть глупцом, достал из кармана свое «Послание к г-ну Паризо» и прочел его так хорошо, что исторг слезы у своих слушателей. Он победил: его пригласили бывать у них.

Подбодренный этим, Руссо представился также мадам Дюпен: она была дочерью актрисы и финансиста Самюэля Бернара и супругой генерального откупщика. Ее салон был одним из самых блестящих и шикарных в Париже: его посещали не только аристократы по происхождению, но и аристократы мысли — Вольтер, Бюффон, Фонтенель, бывал и аббат де Сен-Пьер, автор знаменитого «Проекта вечного мира».

Мадам Дюпен было 36 лет, она была красива и — редкая черта — верна своему мужу. Жан-Жак пришел к ней со своей «Диссертацией», и дама приняла его в домашнем туалете, с обнаженными руками, распущенными волосами. Она предложила ему остаться на обед, пригласила бывать у нее. Он не заставил просить себя дважды и не только воспользовался, но даже стал злоупотреблять полученным разрешением, а затем счел своим долгом влюбиться в хозяйку дома. Не осмеливаясь заговорить об этом, он излил свои чувства письменно. Три дня спустя она вернула ему эту записку и ледяным тоном попросила не тратить попусту свои таланты. Он получил хороший урок. Тогда он обратился к Дюпену де Франкелю — сыну господина Дюпена от первого брака. Прошло две недели, и Франкель передал ему, что мачеха хотела бы реже видеть его в своем доме. Надо было поскорее вернуть себе ее расположение! Жан-Жак написал другое письмо, довольно унизительное, — он умолял, чтобы его не прогоняли. Да, он знает, что у него мало хороших качеств, много недостатков, совсем нет благоразумия, но зато есть усердие, добрая воля, преданность, чувство благодарности и уважения. Нужда пишет свои законы — пришлось согнуть спину: «Хотя во мне полно противоречий и недостатков, я, по крайней мере, умею их в себе ненавидеть. Раскаиваться в своих ошибках лучше, чем никогда их не совершать. Если промахи такого рода Вы считаете заслуживающими некоторого снисхождения, то я взываю к снисходительности — Вашей и мадам Дюпен. Мне было бы достаточно знать, что мой вид не вызывает в ней отвращения, и тогда я сделал бы всё, чтобы мое присутствие стало терпимым».

Позднее, когда Руссо станет знаменит и люди уже сами будут искать общения с ним, он отомстит за это унижение, изображая себя гордым и недоступным.