Жан-Жак Руссо

Он не чувствовал себя в безопасности и во Флери: здесь было слишком близко к Парижу. 15 июня Конти определил ему местом жительства свое владение Три-ле-Шато, вблизи Жизора. Это место хотя и находилось в ведении Парижского парламента, но было расположено всего в одном лье от границы Нормандии. Необходимо было также сменить имя, и Руссо стал называть себя Жаном-Жозефом Рену. Он взял себе имена, полученные при обращении в католичество, и девичью фамилию матери Терезы (сама же Тереза теперь считалась его сестрой). 21 июня явился Куэнде, чтобы отвезти их, по распоряжению принца, в новое жилище.

Как обычно, вначале на новом месте все шло хорошо. Жан-Жак вылечил свою собаку, хотя для этого ему пришлось съездить в Амьен к ветеринару. Ему казалось, что здесь он сможет в полной мере заняться собиранием трав. Куэнде опять взял на себя роль поставщика и доставил ему приборы, ракетки, воланы, книги по ботанике, гербарии. Настойчивый Мирабо заставил его прочесть свои «Элементы сельской философии», и Руссо добросовестно одолел их. Затем маркиз решил приобщить его к физиократической доктрине и предложил прочесть «Основной и естественный порядок политических сообществ» Ле Мерсье де ла Ривьера, а потом еще и «Изложение естественного закона» аббата Бодо. Мирабо засыпал его бесконечными письмами, и в конце концов Жан-Жак в приличных выражениях послал «друга людей» подальше.

Уже спустя неделю ему пришло в голову, что он может «вызывать скрытое раздражение у сельской черни и прислуги замка тем, что не ходит на мессу». Спустя еще три недели Руссо объявил мадам де Верделен о новой западне, в которую он угодил: слуги презирают его, потому что он беден, и считают его доносчиком, приставленным к ним принцем. Поскольку он занимается травами, его еще стали считать отравителем и шарлатаном. Манури, управляющий охотничьими угодьями, зарится на его комнаты; Дешан, консьерж, — каналья, который развлекается тем, что захлопывает дверь перед его носом; садовник отказывается давать ему овощи и наущает конюхов оскорблять его. Вся эта свора восстанавливает против него уже и соседние деревни, и даже викарий стал на их сторону. Очевидно при этом, что все эти люди уверены в собственной безнаказанности, потому что выполняют чьи-то приказы: «Не могу представить себе, чья рука пускает всё это в ход, но несомненно, что такая рука есть».

Налицо была все та же одержимость подозрениями о чем-то темном и тайном. Куэнде умолял Жан-Жака не доверяться своему воображению; тот отвечал ему с горькой усмешкой: «С тех пор как было решено, что я сумасшедший, стало понятно, что все происходящие со мной несчастья — не более чем призраки». Всё же он старался отвлечься немного, собирая травы и особенно — возвращаясь к своей «Исповеди». За июль и август Руссо написал шестую книгу — по-настоящему светлую, потому что в ней рассказывалось о Шарметге и пребывании в Лионе. Он рассчитывал на этом и остановиться, ведь потом были Венеция, Париж, литературные дела, Гримм, Дидро, ложные друзья, дурная слава. До каких крайностей могли бы дойти его безжалостные недруги, если бы знали, что он пишет о них?

У Жан-Жака появилось ощущение, что за ним постоянно следят. Ему хотелось побыть на свежем воздухе, но он, наоборот, прятался за стенами замка. «Не скрою от вас, — сказал он Куэнде 25 августа, — что боюсь попасть в беду, как только выйду за ворота этого замка. Все, что я могу возразить себе на это, — что невозможно же все время в нем оставаться».

Его отношение к окружающему менялось к худшему, и это сильно всех огорчало. Всё более погружаясь в свой бред, Жан-Жак стал видеть вокруг себя только участников заговора. Раньше он упрашивал мадам де Верделен и Куэнде найти для него возможность покинуть замок Три-ле-Шато, но теперь, когда они старались удовлетворить его желание, Руссо стал убеждать себя, что они завлекут его в какую-нибудь новую западню: «Они хотят моей гибели, моей смерти…» «Я знаю, — шептал он Дю Пейру, — что Куэнде — верный раб «Верделенши»… Я притворяюсь, что ничего не вижу. Затаив все в сердце, я отвечаю им любезностями на любезности. Они таятся, чтобы меня погубить, а я таюсь, чтобы спастись». В то же время он говорил мадам де Верделен и Куэнде, что не хочет уезжать; посылал им дружеские письма — чтобы «усыпить их бдительность». В начале октября принц Конти сам пожаловал в Три-ле-Шато. Он обращался с Жан-Жаком как со знатным гостем, показывая домашней прислуге, как он ценит его. Ничто не помогало.