Жан Жорес

Но кто же конкретно в галерее деятелей революции, портреты которых великолепно написал Жорес, ближе всего к его идеалу революционера? Знаменательно, что им оказался Робеспьер!

«Здесь, — пишет Жорес, — под этим солнцем, согревающим нашу трудную борьбу, я с Робеспьером, я хочу сесть рядом с ним среди якобинцев. Да, я с ним, потому что в этот момент в нем вся полнота революции».

Но Робеспьер революционер буржуазный, и поэтому до конца свое сердце Жорес отдает другому герою, которому, правда, немногое удалось сделать, поскольку он слишком опередил свою эпоху. Это Гракх Бабеф, «коммунист Бабеф, наш учитель, основавший в нашей стране не только социалистическую доктрину, но особенно социалистическую политику».

Но у Жореса есть еще и любимый коллективный герой — рабочий класс, который не мог, естественно, действовать самостоятельно в ту эпоху. Но с какой тщательностью Жорес прослеживает все зародыши пролетарского действия, пролетарского сознания, пролетарской революции! Никто до него этого не делал, ибо Жорес явился первым во Франции социалистическим историком Великой французской революции.

«История революции» помогает понять практическую деятельность Жореса. Он много внимания уделяет Мирабо, детально анализируя и мотивируя его действия. За всем этим явно чувствуется стремление нашего историка обосновать и разъяснить свою тактику, связанную с казусом Мильерана. А когда он описывает ультралевых якобинцев Эбера и эбертистов с их частыми переходами «от демагогических насилий, не облагороженных никаким принципом, к отречениям, продиктованным глупостью или страхом», то невольно на ум приходят некоторые из его ультралевых противников. Жорес называет эбертизм «первым проявлением милитаризма в революции в демагогической форме».

Жорес, описывая далекое прошлое, немедленно стремится извлечь уроки для будущего. По существу, весь его исторический труд посвящен выработке концепции социалистической революции. Противники Жореса много и часто говорили о том, что он принципиальный враг революции и что он исключает возможность и целесообразность какого-либо революционного насилия.

Тому, кто пожелает узнать настоящие взгляды Жореса на революцию, надо почитать его «Историю». Действительно, Жорес часто осуждает насилие и жестокость. Но только там, где насилия можно было избежать, где жестокость нельзя оправдать.

Он с восторгом описывает штурм Бастилии, называя его «гениальным революционным актом со стороны народа». Но после этого разъяренная толпа без всякой необходимости жестоко расправилась с несколькими защитниками старого порядка. Жорес приводит письмо Бабефа, резко осудившего эту расправу. И Жорес обращается к участникам будущей революции: «Пролетарии, помните, что жестокость представляет собой остаток рабства; ведь она доказывает, что мы еще не отрешились от варварства режима, основанного на притеснении.

Помните, что, когда в 1789 году толпа рабочих и буржуа на миг отдалась жестокому упоению убийством, первый из коммунистов, первый из великих освободителей пролетариата почувствовал, что у него сжимается сердце».

Жорес страстно мечтает о пролетарской революции. Он считает, что она должна быть неизмеримо гуманнее, неизмеримо демократичнее революции буржуазной. Поэтому он сообщает о всех жестокостях революции, каждый раз стремясь выяснить, в какой степени эта жестокость была необходимой. Он отвергает насилие не только из-за его глубоко варварской сущности. Он высказывает мысль, что насилие в ходе революции может затем породить а тиранию: «Сила даже на службе свободы родит и размножает только силу».

Но Жорес допускал и даже решительно оправдывал насильственные революционные меры, когда они совершенно необходимы и неизбежны. «Кратковременное насилие освободительного часа лишь устраняет медленное и темное насилие веков». Жорес не столько порицает, сколько одобряет мужественную политику Робеспьера, легендарную политику террора, которая оттолкнула от него даже многих революционеров доследующих эпох. Тот, кто внимательно дочитает «Историю» Жореса, не сможет не признать, что по своим убеждениям Жорес был революционером.

Но его революционность носила порой какой-то абстрактно-романтический характер; он не понимал, что революцию надо готовить терпеливо, упорно воспитывая революционное сознание пролетариата. Насильственная революция казалась ему тем крайним, тяжелым, мучительным процессом, который лучше всего было бы заменить более легким, удобным, гуманным путем борьбы. Его, как и многих французских социалистов, удручал тяжелый исторический опыт французского пролетариата. Несколько раз — в 1830, 1848, 1871 годах — он брался за оружие и терпел поражения. Поэтому практически Жорес предпочитал мирные формы борьбы, несмотря на свои революционные идеалы.

Как раз в это время Жорес поддерживает участие социалиста в буржуазном правительстве, поддерживает это правительство и утверждает, что социализм будет постепенно и законно установлен с помощью реформ. Социалисты многих стран считали его реформистом, а не революционером.