Именно в те дни чтобы обезопасить свои тылы, граф Бернар намеревался, ни больше, ни меньше, как разоблачить перед королём любовные увеселения его супруги и добиться её изгнания. И единственное, что мешало осуществлению этого плана была, не слишком ожесточённая, но всё же борьба, которую вели в нём рыцарь с гражданином.
«Вот, если бы мадам Иоланда выразила мне своё одобрение, – думал тогда д'Арманьяк, размышляя, ехать или не ехать ему в Анжер. – Изо всех высокопоставленных дам Франции она самая разумная и многое понимающая… Не надо словами! Пусть только косвенным намёком, ничего не значащим кивком головы…» Уж он бы понял. Он бы уловил… И сделал бы то, что должен, с лёгкой душой, потому что поддержка герцогини Анжуйской во Франции ещё дорогого стоит…
Впрочем, горести не помеха! И именно сейчас, забытые на время планы уместно было бы снова воскресить. А заодно использовать поездку в Анжер с максимальной выгодой – и совет получить, и подкрепить дружеские отношения с герцогом, выказав ему свое расположение и заботу, и принца, который, чёрт его знает, вдруг и правда станет когда-нибудь королём, сделать своим надёжным сторонником…
* * *
Из Парижа выехали очень рано, на рассвете.
Несмотря на внушительность свиты, все переходы старались совершать только в дневное время, когда дороги не так пусты и опасны, и граф Арманьякский был неприятно поражён количеством беженцев, о которых, естественно знал, но впервые увидел так близко.
Люди тянулись на юг, за Луару, подальше от опасного севера с его хиреющей столицей. Их пустые лица были напряжены. Нити оставленных привязанностей рвались трудно и больно, и граф внезапно ощутил такую же боль. Ему вдруг показалось, что вернувшись в Париж через пару дней, он уже не найдёт в нем ничего прежнего, как и во всей своей жизни, словно отсеченной от прошлого Азенкурским мечом. Арманьяк хотел поговорить об этом с Ла Тремуем, но тот лишь небрежно ответил, что уныние свойственно рабам, не поддаваться же и им, рыцарям, таким низменным плебейским настроениям.
– Всё будет хорошо, граф! – заверил Тремуй, подбоченясь в седле. – Особенно, если мы привезём с собой принца.
Но Бернар д'Арманьяк подобного оптимизма разделить не мог. «Или Ла Тремуй глуп, или неискренен, – думал он, искоса поглядывая на спутника. – Хорошо бы коли глуп, но ведь не скажешь… Пожалуй, зря я его взял. Ещё испортит всё дело своими требованиями вернуть задохлика Шарля из-за подозрений при дворе, а мне ни с герцогом, ни с герцогиней ссориться нельзя… Придётся искать случая, чтобы поговорить с ними наедине, и всё объяснить. Может, мадам Иоланда и в отношении этого графа что-нибудь дельное посоветует…»
Арманьяк вздохнул, снова возвращаясь мыслями к мучавшему его делу.
Жан ли Бургундский подослал к дофину отравителей, или Генри Монмут было уже не столь важно. Гораздо больше пугало то, что действовать неприятель стал решительно и нагло. И это явно означало готовность к новому нападению. Нападению сразу с двух сторон… А может, и с трёх!
Граф д'Арманьяк презрительно сплюнул.
Королева.., чёрт её раздери! Вот от кого не знаешь, чего ещё ожидать!
Изабо не была в представлении графа Бернара женщиной, из-за которой следовало ломать копья на турнире. И, уж конечно, он не видел в ней королеву, за которую стоило умирать на поле боя. «Ведьма! – думал граф. – Настоящая ведьма! Её бы следовало прибить к позорному столбу осиновыми кольями, чтобы не дать погубить королевство! Но, вырвать у этой змеи жало, можно только засунув руки в помойную яму её постели и вытащив на свет всё грязное бельё, а это противно и слишком низко. И вряд ли вызовет одобрение у высокопоставленных рыцарей, не говоря уже про их дам. Всем при дворе известна давняя вражда королевы со мной, и она легко защитит себя, указав на предвзятое отношение…»
Арманьяк снова вздохнул и ещё раз покосился на Ла Тремуя.
«Вот кто мог бы стать идеальным обвинителем, не будь он таким непонятным. То ли с нами, то ли нет? Отношения с королевой у него прекрасные, можно сказать, он в курсе всех её дел, с красавчиком де Бурдоном тоже на короткой ноге, и, пожалуй, даже чересчур… Но, чёрт его знает, для чего этот граф так любезен с королевой и её любовником? Если из подобострастия, тогда он и вправду глуп. Если же строит какие-то свои расчёты, то какие, и ради чего? Или кого? Может, дружба с Жаном Бургундским не прервалась? Или эти заигрывания с королевой – та самая солома, которую подстилают, чтобы сильно не ушибиться?… Или…»
Д'Арманьяк даже заёрзал в седле.
«А вдруг он тоже?!!»…
Что если скользкий Ла Тремуй вовсе не так плох, как о нём думают? Что если, хлебнув лиха под Азенкуром и побывав в плену, он на самом деле решил сделать всё возможное, чтобы не дать англичанам одержать верх?! В этом случае, устранение королевы было бы действительно шагом первым и очень логичным. И такой человек, как Ла Тремуй, не побрезговал бы втереться в доверие к Изабо ради собственных целей…