Жанна Ланвен

Видимо, картину он каждый раз уносил с собой. Заметки в его блокноте не указывают на какие-либо разговоры с Жанной. Она работала в тишине, как и сам Вюйар – маленькая собачка кутюрье, свернувшаяся калачиком у ее ног, не нарушала тишины.

В конце июля Вюйар обнаружил серьезные ошибки в пропорциях, что вынудило его заново взяться за мебель и книги на полках. На столе он нарисовал маленький бюст Мари-Бланш под стеклянным колпаком, постоянно там находившийся.

Вследствие того что Вюйар изменял мелкие детали и оттенки цвета, картина все меньше напоминала первоначальные эскизы.

Вместо широких размашистых мазков первых эскизов мы видим толстый слой краски, которая даже начала понемногу трескаться, что отмечал и сам художник в своих заметках.

«Скажите, Вюйар, вы занялись ювелирным делом?» – воскликнул Боннар, зайдя однажды к нему в мастерскую и увидев картину, перегруженную красками[663].

В последние недели работы над картиной каждый новый мазок кисти превращался в блестящий сгусток краски, скорее отвлекающий глаз, чем создающий фактурность произведения.

Глаза и руки модели напряжены. Лицо Жанны Ланвен словно скрывается за драпировкой из краски, по-прежнему ревностно оберегая свои тайны, а кабинет, залитый светом и заставленный вещами, – живое пространство мира кутюрье[664].

Руки Жанны

Портрет Вюйара стал для Жанны утверждением себя в качестве деловой женщины и символическим даром – дочери, вокруг которой вращалась вся ее жизнь. Основной эскиз остался в кабинете, а картина (сейчас она находится музее д’Орсэ) была доставлена Мари-Бланш и висела у нее на улице Барбе-де-Жуи.

Сам Вюйар рассказывал о доставке картины и сопутствующей церемонии: «10 ноября (1933): последние штрихи к “Ланвен”, визит Боннара, комплименты, в полдень доставка картины к Полиньякам, попытка повесить ее на стену в музыкальном салоне. Выглядит там слишком маленькой. Альбомы, записи в дневники, ожидая в одиночестве. Полиньяки кажутся довольными, объятия; мадам Ланвен поднимается наверх; мы уже уезжаем»[665].

Два этих портрета – Мари-Бланш и Жанны – будут висеть рядом в комнатах Мари-Бланш, несмотря на разницу в величине и форме, пока их не отдадут в национальные музеи после ее смерти согласно завещанию. Из-за скромности моделей или из-за недовольства Вюйара своей работой картины не выставлялись на ретроспективной выставке художника, проходившей в павильоне Марсан с мая по июль 1938 года, хотя там было представлено множество его портретов, написанных в период между двумя войнами.

Возможно, скромность, но в конце 1930-х годов кутюрье заказывала фотографические портреты в большом количестве, часто из серий, где она работает у себя «в торговом предприятии» или в своей гостиной, днем, вечером, часто в величавом одиночестве. Она сильно постарела. Из-за диабета ей нужно было строго следовать расписанию и делать каждый день инъекцию инсулина. Зрение ослабело, и теперь во время работы она надевала круглые очки, с оправой, заказанной у ювелира Картье, которые, как она думала, были ей до такой степени не к лицу, что она всегда их снимала и прятала, когда принимала позу для фотографии. Но иногда их все-таки можно заметить перед ней, забытые на столе. Ее длинные волосы поседели, Жанна всегда убирала их в узел на затылке, а платок вокруг головы не позволял непослушным прядям выбиваться из прически. Лицо покрылось глубокими морщинами, от этого оно казалось очень усталым, иногда – почти лишенным всякого выражения.

Можно только удивляться, как эта женщина, довольно неприветливая, всегда строгая в молодости, сумела так тщательно проработать свой образ в пожилые годы. Нельзя забывать об удовлетворении, которое принесли ей финансовый успех и известность в обществе. Стоит вспомнить еще ее любовь к картинкам, вырезанным, разложенным по коллажам, приклеенным в альбомы – образ, питавшие ее вдохновение, необходимые для работы, приближавшие успех. Наконец, ее портреты – немного высокомерной пожилой дамы, по ним мы можем составить представление о ее каждодневной жизни, они служили своего рода ее интимным дневником.

Роджер Шалль, привыкший снимать «сюжеты» о жизни общества для газет с большим тиражом, например для L’Illustration, много раз работал для Ланвен, делая фотографии моделей на открытом воздухе, натюрморты из ее косметической продукции для рекламы и для репортажей о работе салонов, ателье и домов моды. Он оставил несколько ценных снимков Жанны за работой, в кабинете на улице Фобур, 22. Как-то днем в 1936 году фотограф снял ее, закопавшуюся в книги, эскизы, образцы тканей и не обращавшую ни малейшего внимания на посетителя[666]. Волшебный момент, ничего уже не осталось от той строгости и замкнутости, о которой вспоминал Жан Гюго, бывший некогда другом по играм с Мари-Бланш. Он предложил сделать серию рисунков о моде и изобразил момент, когда кутюрье «восседала в фиолетовом платье с золотым веером в руке»[667] – иначе говоря, в позе королевы, держащей скипетр.