Жанна Ланвен

В следующем году Фор сделал первый шаг и сумел передать Муссолини через вице-президента итальянской палаты депутатов, Паолуччи, свою статью «О пересмотре условий соглашений»[685].

Жанна не участвовала в обсуждениях подобного рода. Женщина не могла голосовать, даже если она владелица одного из самых процветающих производств предметов роскоши и кавалер ордена Почетного легиона. Идея авторитарного режима оказала влияние на ее творчество, как показывает модель 1922 года: серо-зеленое платье «Муссолини», появившееся на подиуме в тот же год, когда «Черные рубашки»[686] стали маршировать по Риму. По-итальянски слово mussola означает легкую ткань для нежных целомудренных нарядов – муслин, прозрачный и воздушный. Италия тогда еще не стала страной с диктаторским режимом, а в 1925 году, когда сомневаться уже больше не приходилось, появилась модель «Муссолино» – серое, очень прямое пальто с белым, серым и черным кантом, небольшим стоячим воротником, и ни лоскутка муслина.

Восхитительная модель пользовалась большим успехом на показах и в Париже, и в Биаррице, и в Каннах, и даже в Италии, и немного напоминала вещь из «спортивной линии» 1924 года под названием «Фашистка». Мода подчиняется лишь законам элегантности, и итальянцы в этом убедились, когда в следующем году им было представлено серое платье с узким пояском на бедрах и нашитыми как аппликация карманами под названием «Заключенная». В том же 1925-м – модель «Вечный жид», название которой тоже не обещало ничего хорошего.

В феврале 1934 года, девять лет спустя, в парижской коллекции снова появляются модели, вызывающие тревожные ассоциации с происходящим в мире. Короткий плащ с капюшоном «Беженец» и идущее в комплекте длинное черное платье «Беженка» тоже намекали на надвигавшуюся угрозу. Широкий и высокий воротник пальто «Конспиратор» словно выражал глухую угрозу, нависшую над узким кругом посвященных.

Жакет «Шпионка» с широкими рукавами и потайными складками коричневого цвета прославлял этот берег Рейна. Стоило ли беспокоиться о том, что происходило на другом? Платье темно-синего цвета с длинными рукавами до бедра с желтой шалью, завязанной на спине, нежно обращает наше внимание на Германию: прошли времена «Немчуры» и «Фрица», теперь все носят «Германочку».

Колыхание складок

Сложности в международной политике совпали с драматическими событиями на французской политической сцене, важнейшим из которых стали выборы 1936 года.

В результате к власти пришел Народный фронт и социалист Леон Блюм[687], ставший председателем Совета. Те социальные изменения, какие последовали за победой этих политических сил, удивляли даже их вождей[688].

Забастовка разразилась и на улице Фобур, 22. Царившая тогда в обществе неразбериха охватила и модный Дом Ланвен, бóльшая часть работниц присоединилась к протестам. Только-только начавшая работать в 1932 году Жаклин Лабюскьер прекратила всякую деятельность, к огромному огорчению своих родителей. Работавшие в сфере couture мастерицы хотели добиться признания своих прав и уважения редких умений в своей профессии, требовавшей большого искусства и кропотливого труда. Путем переговоров они добились общего соглашения в требованиях, а тем временем Синдикат Высокой моды ответил на протесты документом о «Социальной политике в парижской Высокой моде». «Он вступает в силу с завтрашнего дня, – писал Люсьен Лелонг, президент Синдиката с 1937 года. – Завтра двадцать тысяч работниц узнают, что теперь существует Социальная служба, которая будет заниматься ими, заботиться об их здоровье, благополучии, детях, Социальная служба будет принимать и выслушивать жалобы, давать советы и оказывать помощь»[689].

Что касается общества в целом, то достаточно много людей связывало надежды на лучшее будущее со сменой правительства.

Мари-Бланш очень старалась понять идеи левых одновременно из чувства привязанности, дружбы, желания сохранить добрые отношения из соображений благотворительности. «Вюйар весь трепетал, – писала она. – Он был социалистом, старинным другом Леона Блюма еще со времен “Ревю Бланш”. Конечно, он был воодушевлен происходившими переменами, чрезвычайно радовался и пророчил скорое наступление лучших времен. Я же, интуитивно неприязненно относившаяся к этому размахиванию кулаками, уставшая постоянно слышать громогласные распевы “Все хорошо, прекрасная маркиза”, всякий раз, когда садилась в машину рядом с проходившими рабочими, все же дала себя убедить в положительном исходе этих перемен, ради Вюйара.

Я пыталась бороться с отвращением, которое испытывала каждое утро, читая газету Peupulair[690]. Я говорила себе, что это все от эгоизма, и не могла противиться убедительной силе его голоса, который нежно любила»[691].