Жанна Ланвен

Ее платья не были реконструкцией: кринолины, шляпки и декольте, цветы и воланы из органди выглядели даже как-то преувеличенно декоративно. На экране, на фоне современных декораций появлялась актриса в макияже кинодивы: густо подведенные черным глаза, белила, длинный мундштук, но одета она была в стиле 1867 года, что смотрелось вдвойне экстравагантно и в кино, и в театре. Пьеса шла достаточно успешно, так что два года спустя ее вновь показывали в театре Мишодьер. За это время Ивонна Прентам и Пьер Фресне адаптировали пьесу для экрана, и в киноверсии различия между платьем 1867 года и его реконструкцией 1937-го почти совпадали с театральной постановкой, только теперь наряд был еще вычурней. В тот же год Ланвен занималась костюмами Ивонны Прентам в другом фильме по мотивам исторических событий – «Адриана Лекуврёр» Марселя Л’Эрбье по сценарию мадам Симон[721], для нее она создала покорившие всех пышные платья на каркасах.

Кутюрье работала и с иностранными режиссерами. В 1937 году она участвовала в создании музыкального фильма «Художники и модели за границей» Митчелла Лейзена[722]. Ее костюмы наряду с творениями Люсьена Лелонга, Пакена, Мэгги Руфф, Ворта, Аликс, Скиапарелли и Пату отобрала для самых ярких сцен фильма голливудский костюмер Эдит Хэд[723].

Появление поставщиков

Имя Ланвен все также гремело в театральном мире. Кроме костюмов для театральных постановок, Жанна, как и раньше, пользовалась огромным успехом у популярных актрис, иногда выступая их единственным личным модельером. Габи Морле[724], Валентина Тессье[725], Элен Пердриер[726], Югетт Дюфло[727], Люсьена Богер[728] красовались в нарядах от Ланвен на всех главных сценах столицы, в театрах «Гимназ», «Сен-Жорж», «Дезар».

Задачи Жанны и степень ее участия в постановке, конечно, зависели от более или менее четких требований постановщика, но все же, шла ли речь о создании оригинальных костюмов, о настоящем творчестве, о реконструкции исторического костюма или же просто об исполнении заказа по уже существующим эскизам, модный Дом Ланвен всегда оставался главным и незаменимым поставщиком для театров, что оставалось самым важным для Жанны. Возникшая в 1920-е годы тенденция продолжала жить, и иногда спектакли превращались в настоящие модные дефиле, все детали которого зрители узнавали из программок. Один только спектакль «Сливки общества», шедший в 1934 году в театре Мишодьер, чего стоит. В программках давалось детальнейшее описание нарядов и внешнего вида актрис, вплоть до нижнего белья и косметики: «Художественное оформление пьесы выполнено Жаном-Мишелем Франком[729]/ все вечерние платья, 2-й акт, созданы Жанной Ланвен (…) / туфли мадам Иоланды Лаффон заказаны у Лубьера, / бульвар Бомарше, 32, / во 2-м акте она носит белье от Гатино (…) / духи и румяна от Любан», и т. д[730].

Программка, естественно, служила прекрасной рекламной брошюрой для всех упомянутых домов моды, ателье и парфюмерных магазинов. Участие в деятельности больших национальных театров укрепляло профессиональную репутацию Жанны и развлекало ее, но рассматривалась лишь как дополнительная работа. Правда, она вдохновляла на создание новых моделей для коллекций, заставляла размышлять о стилях одежды, истории костюма, о новых тенденциях в моде и, естественно, пополняла ее огромную библиотеку.

На бульварах для «французов»

Не кто иной, как Жан Лабюскьер, 10 августа 1936 года, в половину первого ночи позвонил Эдуару Бурде, чтобы сообщить о том, что правительство Народного фронта предлагает ему занять должность директора «Комеди Франсез».

Вполне понятное назначение, поскольку Бурде не исповедовал левых взглядов. Видимо, такое решение приняли для того, чтобы положить конец затянувшейся деятельности Эмиля Фабра[731].

Фабр возглавлял театр с 1915 года, и под его вредоносным покровительством театральная рутина достигла опасного предела. Здесь чтили только традиции, правила, этикет и условности. В распределении ролей и выборе постановок сама идея каких-либо перемен сталкивалась с прерогативами личного выбора администрации. Пьер Бриссон рассказывал, как постоянные исполнители главных ролей «множество раз за сезон вновь и вновь встречались на одной сцене. Каждый исполнял свой номер. После чего разгримировывались, считая формальности законченными»[732]. Количество зрителей все сокращалось, постоянные посетители исчезали один за другим, и на их месте никто новый не появлялся. Денег не хватало.

Легендарное место мрачнело и приходило в упадок, а публика от уныния переходила уже к насмешкам.