Жанна Ланвен

Война закончилась. Рене Жакмар и Жан Лабюскьер демобилизовались. Рене продолжил учебу под руководством Жана-Луи Фора. Жан устроился журналистом в газете Echo de Paris, а потом начал работать в мире моды, иными словами, под началом Жанны Ланвен. Он сотрудничал с Полем Пуаре, вновь открывшим свой Дом моды в 1919 году, а в 1923-м стал директором La Gazette du Bon Ton. Вскоре редакция журнала расположится в доме номер 10 на улице Сены, в семейном гнезде Форов.

Первые шаги

После свадьбы Маргерит с мужем поселились на бульваре Ланн, где начали создавать изящный салон, посвященный искусству и богемной жизни, в которой наркотики играли определенную роль. Такая жизнь не способствовала ни учебе Рене, ни ведению хозяйства. Маргерит редко бывала дома, наслаждаясь отсутствием материнского контроля и днем, и ночью. Она окунулась в ту обстановку, для которой словно и была создана, познакомилась со множеством музыкантов, среди которых были композитор Жермен Тайфер[236] и скрипачка Элен Журдан-Моранж[237], подруга Мориса Равеля[238]. В 1918 году Маргерит встретилась с Франсисом Пуленком у общего друга, графа Жана де Полиньяка. Девятнадцатилетний Пуленк был надеждой своего поколения: автор музыки «Тореадора», бурлескной песни на слова Жана Кокто[239].

В следующем, 1919 году он представит публике одно из своих лучших произведений – музыку к «Бестиарию», сборнику стихов Гийома Аполлинера[240]. Маргерит в то время начала петь.

Ее голос «чистый, как хрусталь», восхищал Пуленка. «Истинный музыкант, я бы даже сказал, настоящий профессионал», – однажды напишет он. Молодой человек не забыл времена концертов в Зале Плейель. Он регулярно приглашал Маргерит к себе в гости, на улицу Монсо, они вели беседы и музицировали.

Благодаря Пуленку однажды на фортепьянном конкурсе, посвященном мазуркам, она познакомилась с Артуром Рубинштейном[241] и Юрой Гуллер[242].

На авеню Буго Жанна оказалась совсем рядом с дочерью. Причин, по которым они стремились жить рядом, было множество: наряды, мебель, деньги, поскольку у Рене их было довольно мало. Жанне даже не нужно было придумывать предлог, чтобы быть полезной. Она быстро поняла, что простого счастья былых времен, когда они с Маргерит жили под одной крышей, не вернуть. Оно утрачено навсегда. Конечно, долгие часы наедине с Маргерит, которые она так любила, остались в прошлом, но она была рядом с дочерью, все время чувствовала ее присутствие, наблюдала, как она уезжает из дома, и ждала ее возвращения, все знала и ничего не говорила…

Жанна понимала, что своим замужеством Маргерит утвердила, или думала, что утвердила, свою независимость. Против этого не поборешься, нельзя было даже намеком вызвать противостояние. По правде говоря, свобода Маргерит была настолько иллюзорна, что мать даже стремилась помогать ей.

Она купила два дома – один для себя, а другой рядом – для дочери с зятем, да такой, что там можно было разместить большую медицинскую приемную или маленькую клинику!

Каждому эта ситуация была по-своему выгодна, разве не так?

Они могли бы снова сблизиться. Профессиональные успехи Рене сделали бы жизнь Маргерит спокойнее. Жан-Луи Фор наблюдал за своим учеником, у него у самого была клиника на улице де ла Шез, и он мог всегда помочь молодому человеку добрым советом, если речь шла о большом проекте.

Теоретически все было четко определено, но Жанна видела еще одну проблему, требующую решения. С конца войны она чувствовала необходимость расширить деятельность своего Дома моды, немного омолодить управленческий аппарат, применить новые методы рекламы, изменить политику продаж.

Ее дочь была слишком легкомысленна и плохо подготовлена для такой работы. Зять занимался совершенно другой работой.

Тогда ей пришла в голову мысль нанять Жана Лабюскьера.

Хотя официально он стал работать в Доме Ланвен директором по рекламе в 1925 году, реальное сотрудничество началось только в 1921-м, но это не афишировалось, так же как и его работа у Пуаре и в La Gazett du Bon Ton. Без сомнения, Лабюскьер обладал всеми качествами, чтобы стать незаменимым сотрудником и надежной опорой.

Первая мировая война изменила и экономические, и эстетические основы мира моды. Даже Пуаре, едва вернувшись в строй после четырех лет отсутствия, чувствовал, что не успевает за изменениями, инициатором коих он сам и был.

Женщины уже давно выбрали простоту и удобство, оставив вычурные экстравагантные наряды, созданием которых он прославился в прошлом. Новые веяния не мешали некоторым домам моды, бывшим когда-то знаменитыми, оставаться на плаву, но только тем, кто активно работал на протяжении этих четырех лет и подготовился к революции в одежде. Дома Редферн и Ворта выжили, но потеряли былую значимость.