Рукоять в ладони совершает вращательное движение, расширяя края раны. Густая кровь сочится из отверстия — Щелкунчик дергается, пытаясь обернутся, но я буквально прилип к нему. Свободной рукой обхватив грудь, другой наношу удары, раз за разом вгоняя лезвие по самую рукоять. Ощущение, что погружаю сталь в податливый воск: никаких хрящей, никакого сопротивление. При таком количестве ран всяко должен был зацепить артерию, но кровь не хлещет, а лишь сочится, густым сиропом заливая руки и пол.
Сколько можно резать — сдохни же ты наконец! Тварь, словно услышав мои молитвы, качнулась раз другой и упала. Не осела тряпичной куклой, как это случилось бы с обычным человеком, а рухнула подрубленной сосной, вытянувшись строго по струнке. Обтянутое в темный комбинезон тело застыло восковой фигурой — одни лишь зубы продолжали клацать. Жуткое зрелище, но не до него сейчас.
Присев на корточки, я заглянул в покрасневшие глаза Малого.
— Ты как?
— Он мне кадык сломал, — просипел тот и для наглядности принялся тереть и без того красную шею.
— Если бы сломал, ты бы сейчас не разговаривал. Подъем, боец!
— Вы и мертвого из могилы…
Шутит, уже хорошо.
Малой с трудом встал. Покачивающейся походкой побрел к колонне и подобрал потерянный в ходе схватки пистолет. Отряхнув оружие от песка, уставился в сторону лежащего бревном Щелкуна. Зло пробормотал:
— Василий Иванович, может его того, расчленим?
— Ты мне это брось… Питерские замашки.
— Василий Иванович, я серьезно. Отрежем конечности, отпилим голову и раскидаем по разным углам. Может хоть тогда не воскреснет.
— Эфемерное существо, порожденное твоим больным сознанием?
— На счет эфемерности не согласен. Когда за горло схватил, он мне таким не показался, — пацан поморщился, пройдясь пальцами по покрасневшей коже.
— Тогда вперед — действуй. Могу нож одолжить.
Пацан посмотрел на лезвие в моих руках, потом с большим с сомнением на лежащую тварь, потом снова на нож и передумал. Правильно сделал, потому как сталь хоть и высшей пробы, но пилить ею тело задолбаешься. Не то чтобы пробовал — что я Бармалей какой, человеческие трупы разделывать. Просто приходилось иметь дело с говядиной, ну и с диким зверьем вроде той же антилопы. Глупо бросать двести килограммов тупого и крайне нежного мяса, самолично бросившегося под колеса автомобиля.
Щелкунчик был ни разу ни антилопа, и даже не Гну. К нему и приближаться-то не хотелось, стоило лишь взглянуть на вывернутые губы, на обнаженные десна и зубы, клацающие без остановки, что заведенная детская игрушка. Давай тварь, только попробуй подняться, у меня найдется чем тебя приголубить. Три полных магазина к Скелетону и целая граната в запасе.
Я присел неподалеку, и положив автомат на колени, принялся ждать. Ничего другого нам и не оставалась.
Тонкие ручейки песка, сбегающие по стенкам, успокаивали, настраивая на медитативный ряд. Пацан же напротив — нервничал. Ходил из угла в угол, словно загнанный зверь, косясь в сторону лежащего Щелкунчика. Пистолет то засовывал за пояс, то снова доставал, примериваясь для выстрела. Знакомое поведение, свойственное новичкам в критической обстановке. Но это ничего, это пройдет со временем…
— Василий Иванович, может сменим диспозицию?
— А смысл?
— Эта тварь нам покоя не даст, — пацан указал в сторону распростертого Щелкунчика.
— Она нам нигде его не даст. Так что лучше пускай полежит под присмотром.
— Она снова встанет.
— Как встанет, так и ляжет.
— Василий Иванович, патронов не хватит каждый раз валить. Нам бежать надо.
— Куда, на первый этаж? К летающей ведьме, повелевающей ордами малолетних зомби? Нет уж, я лучше рядом с Щелкуном посижу. Не красавец, конечно, но уж какой есть.
Пацан с отчаянием уставился на меня.
— Что за тоска во взгляде — соберись, боец! Нам не войну выигрывать нужно, а всего лишь время переждать. Ильязовна баба умная, она вытащит нас отсюда.
Малой лишь махнул рукой, дескать поступайте как знаете, Василий Иванович. И продолжил телепаться из угла в угол. Он настолько увлекся этим занятием, что пропустил подъем нашего подопечного. А вот я не дремал, поэтому парой выстрелов в голову отправил Щелкуна обратно.
Может попробовать привязать бичевкой к колонне? Я вспомнил, как существо на вытянутой руке держало тело трепыхающегося пацана и был вынужден отказаться от этой идеи. Сил у твари хватит, чтобы веревку порвать, а может статься, что и колонну разрушить. Поэтому засек время до следующего оживления и принялся ждать.
А Малой все ходил и ходил, точнее бродил — песка набралось изрядно, и местами подошвы ботинок загребали самые настоящие барханы. Он периодически бормотал себе под нос и морщился, потирая многострадальную шею. Несколько раз замирал, словно к чему-то прислушивался. И наконец не выдержав, спросил:
— Василий Иванович, вы слышите?
Я отрицательно покачал головой. Кроме шелеста треклятого песка и клацанья зубов — ничего.
— Музыка где-то играет — та-та-ти, ра-та-ти… Вот, прямо сейчас, слышите?! Ра-та-ти, та-та-ти.