Жар под золой

— В каком? А вот в каком: акционерное общество «Северная стройка», вероятно, опасалось, что в последний момент кто-нибудь да окажет сопротивление. Вот почему минувшей ночью все машины переехали с северной стороны Амазонии в глубь леса и заночевали на детской площадке... Водители спали в эту ночь в кабинах своих машин. Да, господа, это была генштабовская операция в мирное время... а что сейчас творится вон там, — он указал на поселок, над которым медленно расплывался огромный пыльный колпак, — это жестоко, это бесчеловечно, и это служит лишь чистогану...

Я больше не хотел смотреть, как дома уже после третьего-четвертого удара огромных неуклюжих машин рушились, словно карточные домики. Поливалки сбрызгивали пыль водой, но им так и не удалось связать густеющее облако пыли.

А тут подоспели первые зеваки. Заспанные и растерянные, глядели они на это представление.

Пастор сел в свою машину, которую припарковывал на боковой тропинке, и уехал, не сказав нам ни слова на прощание.

— Да, это стоило повидать, — сказал Франк, — это была война в мирное время. — И он тоже поспешил к своей машине, только на ходу оглянулся и крикнул хриплым голосом: — Лотар, теперь ты и сам видишь. Против танков люди бессильны.

Остались только мы двое: Баушульте и я, мы видели, как все выше поднимается над поселком пыльное облако, как оно становится шире и плотней, все плотней, скоро оно закроет солнце, которое висит на восточном небосводе, словно раскаленный спортивный диск; мы слышали, как рушатся стены, как бьют по ним чугунные ядра, как грохочут землеройные машины.

— Баушульте, — услышал я собственный голос, — мы сидим в кино и смотрим фильм ужасов.

— Это на самом деле происходит, это не кино, Лотар... Мне нехорошо, пойду лучше к своим цветам, они безгласные и красивые... Бесполезная красота.

— А я поеду на стройку. Может, дома, которые я сейчас строю, тоже придется когда-нибудь снести, если они начнут давать мало дохода.

— Само собой, Лотар, и так будет до тех пор, пока не издадут закон, что человеческое жилье неприкосновенно, как церковь.

Работник в этот день из меня был никудышный, мне все чудилось, будто тот кирпич, который я сейчас кладу на свежий раствор, вырывают у меня чужие руки, мне чудилось, будто я возвожу стену только для сноса, только для разрушения.

Зеленела долина, склоны по ту сторону Рура оделись туманом, словно кто-то накинул на природу прозрачное белое покрывало.

Значит, я стою на берегу реки? Если так, надо разжечь костер, а не ждать, пока кто-нибудь отнимет у меня спички, Мы и без того слишком долго ждали. Ожидание убивает, даже если мы продолжаем жить.

Сразу после работы, не пропустив обычной бутылочки пива, я поехал домой, и всю дорогу мне не давала покоя мысль, будто я строил дома для мертвецов.

Хелен ждала меня перед дверью.

Когда Хелен ждет перед дверью, это плохой знак. Она замахала мне с крыльца, чтоб я не ставил машину в гараж,

— Поезжай в Северный! — выкрикнула она и села рядом со мной.

— Что случилось?

— Поезжай и не спрашивай. Сейчас сам увидишь.

Весь Северный поселок обратился в сплошную труду развалин, как после бомбежки. Чудовища, уничтожившие поселок, скрылись, сражение завершилось победой — победой чистогана.

— Поставь машину здесь, — сказала Хелен. Она взяла меня за руку и повела на улицу, которая когда-то носила имя Лаубенвег и на которой когда-то обитал Франк: над крышей — синий флаг, под крышей — надежда на человеческое милосердие. От дома осталась только куча строительного мусора, метра в два высотой, а на самом верху кучи сидела Габи и плакала.

Я онемел при виде этой картины и так и стоял посреди бывшей улицы, не в силах пошевельнуться.

Потом Габи вдруг вскочила и начала голыми руками разгребать кучу. Она была в полном отчаянии.

Зрелище было страшное и нелепое.

— Сними ее, Лотар, ради бога, сними ее, — умоляла Хелен, стискивая мою руку.

Тут только я услышал вопли Габи:

— Куда вы дели мой чек? Где мой чек, гады проклятые, чтоб вам сдохнуть!

Я взобрался на тору мусора и стащил Габи вниз.

— Идем, Габи, я отвезу тебя домой.

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы самому не завопить во все горло. На улице, на других кучах и перед нашей машиной стояли зеваки и хохотали-заливались над Габи.

Потом Габи послушно позволила отвезти себя в свой дом и только приговаривала:

— Всякий раз, когда мне нужен Франк, его нет дома...

— Ты лучше умойся сперва, — перебила Хелен, — посмотри в зеркало, на кого ты похожа.

Но Габи не шелохнулась, она грузно и апатично сидела на кушетке и смотрела прямо перед собой неподвижным взглядом, она даже не заметила, как мы оба вышли из комнаты.

А мы с Хелен поехали к Паяцу выпить пива.

Паяц обрадовался, когда нас увидел. Но мы не подошли к стойке, мы выбрали себе столик в самом дальнем и темном углу.

Хелен прижалась ко мне плечом, все стало как прежде, как в те времена, когда я заезжал за ней в библиотеку. Она не переменила позу, когда Паяц подошел к нам и спросил, чего мы хотим.

— Два пива, — сказала Хелен, — а света не надо.

— Но когда приходят гости и садятся в этот угол, я обязан зажечь свет.