Жара в Архангельске (СИ)

— Ты же знаешь, Янго, я давно определился… Как только тебя увидел… — Салтыков докурил и нырнул к Яне в постель, — Янго! Ты царица… За честь осыпать тебя золотом и бриллиантами я готов был бы работать день и ночь не покладая рук…

— Оливу ты тоже обещал осыпать золотом и бриллиантами? — насмешливо спросила Яна.

— Нет, конечно! — выпалил Салтыков, — У неё внешность кухарки. А ты царица, Янго… Настоящая царица…

— Однако кулон-то золотой ей подарил, а не мне, — заметила Яна.

— Я тебе с бриллиантами подарю, в десять раз дороже.

— Ох, и краснобай же ты, Салтыков!

— Почему краснобай?

— А что, не краснобай разве? Ты и Оливе мозги заплёл в своё время…

— Да с чего я ей заплёл, — отмахнулся он, — Так, от нехуй делать с ней замутил… Я же не знал тогда, что встречу тебя, так бы я на неё и не посмотрел…

— Ну конечно!

— Янго, ну почему ты мне не веришь?

— Учусь на чужих ошибках.

Несколько секунд прошло в молчании. Салтыков как будто что-то обдумывал.

— Янго, — сказал он, наконец, — А если бы я предложил тебе выйти за меня… ты бы согласилась?

Яна опешила. Она ожидала всего, но только не этого.

— Ты же уже делал предложение Оливе, — усмехнулась она.

— Это была одна из самых больших глупостей в моей жизни. К тому же я тогда был бухой, ничего не помнил. А она, конечно, уцепилась за возможность выйти за меня замуж и поселиться в Архангельске. Я уже вообще начинаю думать, что моя персона ей нужна только для того, чтобы из Москвы уехать…

— Не совсем, — усмехнулась Яна, — Просто до тебя у неё никого практически не было.

— Я знаю, — сказал Салтыков, — Сам убедился, насколько это запущенный случай.

Яна закрыла глаза, делая вид, что засыпает. Она лежала на спине в одной короткой комбинации поверх одеяла и чувствовала на своём теле похотливый взгляд Салтыкова. Он, не отрываясь, смотрел на её вздымающуюся от дыхания грудь, на линии её бёдер, красивые, жадные до поцелуев губы, большие закрытые глаза, и чувствовал неотвратимое влечение к ней. Кровь шибанула ему вниз; он с трудом сдерживал себя, чтобы не взобраться на неё. Салтыков коснулся ладонью её волнистых волос — они были мягкие и шелковистые на ощупь, а не жёсткие как у Оливы. Не в силах более сдерживаться, он принялся жадно целовать это тёплое женское тело, пахнущее чуть-чуть духами «Лакоста».

Яна не оттолкнула его в первую минуту и даже отвечала на его поцелуи. Салтыков отметил про себя, что она неплохо целуется, и что Оливе до неё далеко. Но как только он, заведясь по полной программе, попытался проникнуть в неё, Яна ловко выскользнула из его рук.

— Янго! — взмолился он, — Яночка, пожалей меня! Ты сводишь меня с ума…

— А разве я имею на это право? — отвечала она, не прекращая, однако, дразнить его собой, — Пожалеть тебя в данной ситуации может пока только Олива. Ведь она будет твоей женой…

— Не говори мне об Оливе, — отрезал Салтыков, — Она не будет моей женой. Я тебе клянусь!

— Оливе ты тоже клялся, — парировала Яна.

— Янго! — он жадно припал к её ногам, — Яночка, что мне сделать для того, чтобы ты мне поверила?!

— Для начала избавить меня от двойственной ситуации, — отрезала она, — Я не смогу допустить никакой близости между нами до тех пор, пока ты остаёшься женихом Оливы.

— А если я избавлюсь от Оливы… ты будешь со мной? — спросил Салтыков, целуя ей руки, — Да? Да? Скажи: да?

— Посмотрим, — холодно отвечала Яна, — Пока это только слова. А слова ничего не решают.

Салтыков озадаченно замолчал. Было ясно, что эту просто так голыми руками не возьмёшь.

— Иди к себе, — сказала она, — Иди, а то я не высплюсь.

Салтыков молча взял свою подушку и вышел из спальни. Сигареты не помогли ему снять напряжение и он, недолго думая, отправился к Оливе.

Олива спала на диване, свернувшись калачиком. Салтыков в раздумье постоял над ней секунды две. Он ненавидел её, ему захотелось избить её, изнасиловать или как-нибудь ещё сорвать на ней свою злость. Мгновение — и он уже грубо стягивал с неё трусы, навалившись на неё сверху.

— Что ты делаешь? Не надо… — слабо отбивалась Олива спросонья.

— Надо! — отрезал Салтыков, — Раз ты моя будущая жена, то не ломайся, а привыкай к покорности! Раздвинь ноги! Ну?

Олива послушно раздвинула ноги. Салтыков грубо вошёл в неё — даже не вошёл, а уместнее было бы сказать «трахнул». Она закричала от боли.

— Не ори, с-с-сука, — прошипел он, зажимая ей рот рукой.

У Оливы из глаз брызнули слёзы.

— Мне же больно…

— Потерпишь!

Было больно. Было неописуемо больно. Олива кричала не своим голосом, плакала, сжимала руки в кулаки, чувствовала, как по лицу вместе со слезами струится пот, просила пощады. Салтыков не щадил её.

— Раздвинь ноги! Ещё! Сильнее!!

— Я не… могу… ай, мне больно!!!

— Терпи…

— Я умоляю тебя… Смилуйся! Пощади! Я прошу тебя… Выпусти меня, пожалуйста…

— Терпи.

Она кричала от боли. Салтыков зажимал ей рот рукой. Оливе казалось, что ей там рвут внутренности железным крючком, но она терпела. А он доводил себя до оргазма.

Он кончил. Олива откинулась на подушки, глотая слёзы. Так прошёл первый в её жизни настоящий секс…

— Что ты ревёшь? — грубо спросил её Салтыков, — Теперь ты уже не девочка.