Жареные "тренчики"

Мы оперативно добываем видео с перрона, и я сотню раз прогоняю кадры, всматриваясь до рези в глазах в любую мелочь, которая может помочь найти девочку. На её испуганном и потерянном лице стараюсь не зацикливаться, чтобы не утратить ясность ума.

Мужики помогают, шебурша по своим каналам. Наша система выглядит продвинутой только в фильмах. На деле время ускользает, а мы перебираем отчеты, сравниваем показания, изучаем кадры с камер, которые стекают к нам перманентно. Одновременно достать все их анриал.

Двое суток в напряжении. Двое суток трясущихся от усталости рук. И лишь на исходе дня маячит надежда.

Нам удаётся раскопать ещё один адрес: дом в области, записанный на бывшую жену Григория. Территория охраняемого посёлка обнесена высоким забором.

Павел лично отправляется решать вопрос с пропуском, пока я до боли сжимаю руками руль. Карина, отказавшись уходить, спит на заднем сиденье тачки, укрытая пледом.

Две машины сопровождения притормозили в сотне метров от нас. Постановление на руках, а вот ордера на обыск у нас пока нет. Его с минуты на минуту должен подвезти Палыч.

Мы же пока останавливаемся на параллельной линии, ожидая следователя. Парни рассредоточиваются по периметру в попытке выяснить количество людей и общее расположение объекта.

***

Карина рыдает впереди, пока Пашка разворачивает машину. Ребята остаются работать, я же устраиваю Ясеньку на своих коленях. Руки ходуном ходят, но я сцепляю пальцы в замок, чтобы хоть немного унять дрожь.

Есению колотит не меньше. Она молча уткнулась мне в грудь и шумно дышит, как после рекордной стометровки. Она вся напряжена, но не проронила ни одной слезинки.

Когда мы ворвались в спальню, где она лежала, внутри всё оборвалось. Бледная, с кругами под глазами, искусанными губами… она смотрела в одну точку, не реагируя на мой голос.

Только когда подбежал и подхватил на руки, она затряслась и вцепилась в мои плечи с такой силой, что оставила метки от ногтей. Пусть метит, лишь бы… лишь бы не молчала…

Я готов к истерике, готов к крикам, к слезам… Но не к молчанию… Оно внутренности выкручивает от ужаса.

Пашка несется по трассе на предельной скорости, торопясь доставить нас в отцовскую клинику. Договариваться буду по факту. Если не возьмет так, оформлю, как обычную пациентку. Главное, чтобы оказали помощь, а самые крутые спецы, в которых я уверен, работают у него.

— Мне страшно, — Каро стучит зубами, обернувшись на нас. — Почему она молчит?

— Шок. Или что-то вкололи.

Мы пока не знаем, что именно произошло с ней. При беглом осмотре обнаружил следы от инъекций и синяки на запястьях.

— Вк… вкололи?

Карина снова ревёт и Павлу приходится осадить подругу. Нам всем… страшно.

Мою душу разрывает в клочья от одной только мысли, что…

— Я боюсь…

В первый миг я думаю, что ослышался. Но Есения поднимает голову и тихо-тихо, едва шевеля губами, повторяет.

— Не бойся, моя девочка… не бойся… я рядом. Всегда рядом. Никому тебя не отдам. Никому, слышишь?

Не соображаю, что говорю. Произношу первое, что приходит в голову. Очерчиваю скулы и подбородок подушечками пальцев. Наклоняюсь и хаотично покрываю поцелуями любимое лицо.

Люблю. Люблю до крайнего вдоха и последней капли крови. Люблю так, что если преобразовать чувства в энергию, Солнечная система не выдержит такого всплеска.

— Люблю. Люблю тебя. Люблю, слышишь? Люблю.

Прижимаю к себе, глажу, целую и ощущаю, как Ясенька постепенно расслабляется, как напряжение спадает, а сама она начинает тихо плакать.

Пусть плачет. Слёзы помогут очиститься, помогут выгнать пережитый ужас.

Прижимаюсь к солёным губам и замираю. Хочу забрать себе её боль. Не встретив сопротивления, нежно веду поцелуй, делясь своими силами. Наше дыхание — одно на двоих. Наши судорожные касания — одни на двоих.

И наша жизнь теперь тоже…одна на двоих…

Глава 17. Есения

Я уже отчаялась, что кто-то поможет. Перестала ждать. День сменила ночь, а ночь новый день.

Григорий, удостоверившись, что я засыпаю, отпустил врача и устроился рядом, подложив под спину подушку.

Я пыталась отодвинуться, но сил на это не осталось. Смирившись с неизбежным, молилась, чтобы произошло чудо.

Не знаю, что мне вкололи, но боль прошла почти сразу. Вместо неё пришли жуткая слабость и усталость. Настолько жуткие, что я перестала реагировать на всё. Слышала суету, слышала громкие разговоры, но продолжала смотреть в одну точку, иногда закрывая или открывая глаза. Наверное, я засыпала, потому что освещение в комнате менялось. Менялся и Григорий. Он уходил и возвращался злой и раздраженный. Орал ужасные вещи и выкрикивал обещания, от которых комок боли в животе возвращался снова. Но я дала себе слово не шевелиться и только глотала слёзы, которых становилось меньше и меньше.

Ничего не хотелось, а он заставлял насильно пить. Поднимал голову и вливал воду. Может, там было подмешено какое-то вещество? В современных книжках часто пишут про препараты, способные подавить волю. Может, он и мою волю… подавлял?