Жаркая зима

Подмастерье первого уровня Тил Бретишен уже не боялся начальника полиции до бледности и трясущихся коленок, но в рот смотрел и просьбы готов был выполнять, как приказы. Оно и ясно: при новом верховном магистре парню светило еще меньше, чем при прежнем, других покровителей не было и не предвиделось, а тут, глядишь, и отметят верность короне и работу во благо.

То, что Джегейль видела, но не бралась истолковать, ученику покойного верховного магистра оказалось на один зуб. Работал он вполне уверенно, легко поясняя каждый свой жест:

— Итак, что мы имеем, господа? Покойный, сразу скажу, мне не знаком, хотя я бы сказал, что какая-то магическая сила у него при жизни была. Рана от зачарованного клинка, чары… м-м-м… не наши чары, затрудняюсь определить. Что-то чужеземное и даже, я бы сказал, чужеродное. Впрочем, причиной смерти стали не чары, а банальный удар сталью в сердце. Как говорится, хладное железо… Так, далее… На покойном, извольте видеть, амулет отпирания запоров. Запрещенный. Заряжен сильным магом, емкость отличная, работа мага первого уровня, не ниже. Почти не использовался. Я бы предположил, что проникновение в этот дом было первым его применением. Возможно, вторым. Амулет отвода глаз, той же работы, почерк чувствуется. Однако ношен дольше, истрачен почти на треть.

— Сколько ношен, можно определить?

— М-м-м, в зависимости от интенсивности использования, господин начальник. Я бы сказал, что около месяца, но боюсь ошибиться.

— Хорошо, продолжайте.

Ладони подмастерья порхали над трупом, то замирая, то ныряя в незаметный карман, то выписывая пассы.

— Менталка — «черный сон», одноразовый. Кинжал, извольте видеть, усилен «смертной волной», тоже запрещенная дрянь. И, знаете, — он поднял голову, и на простоватом лице мелькнула неподдельная растерянность: — Знаете ли, господин начальник, дрянь весьма и весьма сильная, не всякий такое начарует. Я у нас в гильдии таких мастеров и не знаю.

— Даже магистры?

— Только магистры и могут, — побледнев, шепотом признался Тил.

Больше магических сюрпризов на покойничке не обнаружилось. Варрен, наконец, отправил племянницу домой, Заккендаль продолжил осмотр, а Фенно-Дераль крепко задумался.

Судя по набору запрещенной и убийственной дряни, целью вторжения был ни разу не меч, будь он хоть сто раз легендарным и триста раз бесценным, а кто-то из хозяев дома.

Женя из гостеприимного дома фор Гронтешей уехала с радостью. Да уж, она хотела нанести адмиралу второй визит, но не по такому поводу. Скорей бы все стало ясно, и хорошо бы сам адмирал оказался не при чем.

Дядюшка остался на месте преступления вместе со своим приятелем-копом, Женя понимала, что так нужно, слишком высокопоставленные люди замешаны во всей этой кровавой истории. Первый адмирал Андара, едва вернувшийся из опалы, его сын — пусть хоть сто раз остолоп, но все же порученец принца и наследника престола, а что на принца Ларка тоже вовсю убийцы охотятся, она не по слухам знала. Еще и амулеты у этого мертвяка настолько сильные, что только магистры зачаровать могли. Все это пугало.

На глазах дядюшки, его друга, адмирала и, в особенности, адмиральского сынка Женя еще могла держать лицо, но, очутившись в одиночестве в закрытой карете, едва не сорвалась. Смотрела в окно из-за неплотно задернутой шторки, обхватив себя руками, уговаривая чуть ли не вслух, что карета — не самое подходящее место для истерики, что надо дотерпеть до дома, до тетушки…

Дотерпела.

И уже дома совершенно безобразно разрыдалась, отпустив себя, позволив пережитому страху выплеснуться. Старая Солли, причитая, помогла переодеться в домашнее и умчалась за чаем, а тетушка присела рядом, обняла и молчала, пока слезы не начали стихать, и лишь потом сказала неодобрительно:

— Все же Варрен слишком многого от тебя хочет.

— Да я сама лезу, чего там, — Женя всхлипнула и потянулась за платком. — Вроде как не кисейная же барышня, и вообще хочу быть полезной. Это все же лучше, чем дома сидеть и развлекаться только театром и приемами. Просто… просто…

Солли принесла чай, разлила на двоих, покачала головой:

— Вот и барышня Цинни так же говаривала…

Женя пила чай, зубы постукивали о край чашки, и совершенно невозможно оказалось сказать то, что само рвалось на язык: «Просто дядюшка тоже мог погибнуть». Страшней всего делалось именно от этой мысли. Если бы не это, она бы сейчас не тряслась и не рыдала. Если бы не то жуткое мгновение, когда ей почудилось, как насыщенная кровавыми отблесками черная аура тянется к подступившему слишком близко доктору и словно присматривается к остальным… И не вспыхнувшее в мозгу видение, как бедный доктор наклоняется пощупать пульс — или что он там собирался делать? проверять, насколько тот мертвяк уже остыл? — а вместо этого сжимает ладонь на оплетенной потертой кожей рукояти… Женя затрясла головой, пытаясь отогнать весь этот ужас. Сейчас она предпочла бы думать, что все это и впрямь лишь игра ее слишком буйного воображения. Но она ведь видела. Так же ясно, как сейчас видит свои дрожащие пальцы.