Жаркое лето 1953 года в Германии

В общей сложности советские войска 18-го июня были вынуждены применять оружие в Берлине (погибли двое и ранены 14 человек), в Галле (один убит и 26 ранены) и Гере (один погибший и трое раненых)[287]. Лозунги протестующих несколько изменились. Теперь звучали требования амнистии для всех участников беспорядков и отмены военного положения. Люди были возмущены и тем, что их борьбу за справедливые требования назвали фашистским путчем. Среди строительных рабочих Сталиналлее — очага беспорядков — распространялось мнение, что надо переждать, а когда русские вернутся в казармы, начать все снова. С другой стороны, на многих предприятиях рабочие выражали сожаление, что их мирные демонстрации переросли в погромы и изъявили готовность отработать в ближайшее воскресенье за потерянный день.

Одновременно с агитационной работой СЕПГ, МВД СССР и МГБ ГДР приступили к широкомасштабным арестам зачинщиков беспорядков. Особенно негодовал Берия, видимо, догадавшийся, что восстание в ГДР поставило крест на его смелых планах по германскому вопросу и, возможно, подорвало его претензии на лидерство среди руководства СССР. В Берлин из Москвы была срочно направлена специальная группа МВД во главе с заместителем министра и ближайшим соратников Берии Гоглидзе. Из сотрудников контрразведки советских войск в Германии и сил аппарата МВД СССР было образовано 38 следственных групп[288]. Еще несколько следственных групп работали в аппарате МВД СССР в Германии. Все эти вновь созданные группы должны были искать зачинщиков беспорядков. Причем Берия требовал сосредоточиться на выявлении «западного следа» в организации волнений.

К полудню 18 июня советскими войсками и МВД СССР был задержан 3361 человек, МГБ ГДР арестовала 909 человек (в том числе 521 — в Берлине)[289]. Мильке дал органам МГБ ГДР распоряжение арестовывать в тех районах, где было объявлено военное положение, стачечные комитеты, организовывавшие забастовки под лозунгами: «Долой правительство, долой СЕПГ» без предварительной проверки лиц, участвовавших в этих комитетах. Если же стачечные комитеты выдвигали экономические лозунги типа «повышение зарплаты, снижение цен и норм», то аресты надлежало проводить только после проверки каждого члена комитета. Интересно, что к экономическим (то есть менее предосудительным) лозунгам Мильке отнес и требование тайных и свободных выборов. К концу дня 18 июня органы МГБ ГДР арестовали 1744 человека[290].

Между тем, под давлением американцев свою линию поменяли коменданты западных секторов Берлина. 18 июня они направили письмо своему советскому коллеге. В нем, в частности, говорилось: «Мы заявляем о серьезном беспокойстве в связи с событиями, имевшими место в последние дни. Мы не одобряем того, что Вы опрометчиво ввели в действие военные силы, вследствие чего было убито и тяжело ранено значительное количество берлинцев, включая жителей наших секторов.

Мы протестуем против незаконных мер советских властей, которые привели к прекращению сообщения между секторами и нарушению свободы передвижения по Берлину.

Мы категорически возражаем против утверждений, что некий Вилли Гегтлинг, убитый после разыгранного правосудия, был агентом-провокатором, находившимся на службе разведки иностранного государства. Мы требуем, чтобы суровые ограничения, наложенные на население, были немедленно сняты и свобода передвижения внутри Берлина восстановлена»[291]. Британский комендант докладывал в Лондон, что ему едва удалось отговорить американского коллегу от включения в текст пассажа о поддержке участников беспорядков.

Однако даже такая версия послания трех комендантов вызвала гнев Черчилля. Сославшись на предыдущие сообщения британского коменданта, премьер-министр выговорил ему за участие в коллективном демарше, подчеркнув, что «если советское правительство, как оккупирующая держава, столкнулось к масштабным, судя по Вашему описанию, движением насильственных беспорядков, то у него, естественно, есть право объявлять военное положение, чтобы предотвратить анархию, и если оно действовало по Вашим же словам с «очевидной сдержанностью и умеренностью», то не было смысла в заявлениях (имелось в виду заявление трех комендантов. — Прим. авт.). Мы не должны искать выхода из наших многочисленных трудностей, делая для целей местной пропаганды заявления, которые не соответствуют фактам»[292].