Жаркое лето сорок второго

Стоит ли говорить, что подобный доклад, подкрепленный кино– и фотоматериалами, срочно отправленный специальным самолетом Гитлеру, вызвал у него бурную радостную реакцию. В штаб 11-й армии немедленно полетел приказ представить к Железным крестам людей, особо отличившихся при уничтожении половины арсенала русской крепости. Приказ фюрера был священен, и представление было составлено, хотя награждать артиллеристов не было никаких оснований. Батарея одиннадцатидюймовок, чьего огня так панически боялись немецкие генералы, существовала лишь в их воображении. Согласно решению Генерального штаба, орудия с батареи были демонтированы в конце двадцатых годов. Так что бронебойные снаряды господина Круппа в течение дня добросовестно разрушали давно заброшенную позицию, где в этот момент не было ни одного солдата противника.

Поздно вечером в штабе генерала Рокоссовского подводили итоги знакомства с главными калибрами врага, которые по своей эффективности значительно уступали действию остальных осадных орудий 11-й армии и самолетов генерала Рихтгофена. Уже потом станет известно, что за пять дней непрерывных обстрелов и бомбардировок противник сбросил на город 46 тысяч бомб крупного калибра и выпустил свыше 126 тысяч тяжелых снарядов.

По замыслу генерала Манштейна, этот страшный обстрел должен был серьезно ослабить оборонительные укрепления Севастополя и породить панику в рядах защитников города. Исходя из опыта штурма оборонительных укреплений в северной Франции и Бельгии, немцы ожидали, что русские солдаты начнут сходить с ума от непрерывного обстрела, как происходило с французами и бельгийцами, но этого не случилось. В противовес цивилизованным европейцам, с готовностью выбросившим белый флаг и покорно поднявшим руки, русские варвары продолжали сидеть в своих казематах и дотах, не помышляя о сдаче.

Первые сообщения о применении противником орудий большого калибра были разрозненные, не позволяли определить месторасположение осадных орудий, и этому были свои объяснения. Если залпы хорошо укрытых «Карлов», «Гаммы» и «Н» с грехом пополам ещё можно было засечь, то в отношении «Доры» это было сделать невозможно. Все выпущенные ею и разорвавшиеся снаряды наблюдатели отнесли к авиабомбам особо крупного калибра. Именно так они и были отмечены в рапортах. Но не факт начала обстрела города из особо крупных орудий был главной новостью этого вечера. Перед самым заседанием штаба командующего из второго сектора обороны сообщили о румынском перебежчике, сообщившем, что начало штурма Севастополя назначено на 3 часа утра 7 июня.

Ближе к полуночи разведчики четвертого сектора обороны взяли «языка», который после интенсивного допроса назвал примерно те же сведения, но только с небольшим уточнением. Наступление должно было начаться в три часа по берлинскому времени. Ещё больше градус накала страстей усилился к часу ночи, когда из первого сектора обороны сообщили, что при проделывании проходов в проволочном заграждении у подножия Сапун-горы взят немецкий сапер. Сведения, полученные от него, полностью повторяли добытые ранее, как под копирку.

В этой непростой обстановке Рокоссовскому нужно было определиться, чем являются полученные сведения – хитрой дезинформацией со стороны противника или случайностью, позволяющей вскрыть его тайные замыслы. Но, даже определившись с этим трудным и непростым вопросом, командующий становился перед новым выбором, не менее сложным и важным.

В случае признания полученных от пленных сообщений правдивыми необходимо было предпринять неотложные шаги по срыву наступления врага. Самым эффективным способом противостояния противнику являлось нанесение упреждающего удара.

Из-за ограниченности людских резервов и средств севастопольцы не могли нанести полноценный контрудар, который мог либо заставить врага отказаться от своих намерений, либо на время отложить его исполнение. Единственное, что могли сделать советские войска – это нанести массированный артиллерийский удар по немецким позициям, который должен был ослабить их наступательный потенциал. В том, что необходимо нанесение артиллерийского удара, никто из работников штаба не сомневался. Весь вопрос упирался в продолжительность этого удара. Учитывая количество имеющихся в крепости боеприпасов, генерал Петров стоял за продолжительность в двадцать минут.

– Большего, к сожалению, мы себе позволить не можем. Нам ещё предстоит отбивать штурм врага, и совершенно неизвестно, как быстро мы сможем пополнить наши арсеналы, – в голосе генерала звучали разум и здравомыслие, и с ним были согласны большинство офицеров штаба.

Генерал Казаков настаивал на том, что продолжительность обстрела должна быть если не вдвое больше, то не менее сорока пяти минут.