Жаркое лето сорок второго

Ужасный молох разрушения пронесся по небольшому клочку суши, сметая все на своем пути. В восторженных реляциях немцы говорили, что полностью снесли советские укрепления с лица земли.

«Весь город утонул в сполохах разрывов наших мин, снарядов и авиабомб. Севастополь и его окрестности объяты многочисленными пожарами, густой дым от которых застилает небо и прилегающий к берегу участок моря. Проволочные заграждения, траншеи и огневые точки передовой линии обороны врага полностью уничтожены. Находившиеся в них солдаты убиты или в панике отступили в тыл, так как ничто живое не может противостоять напору славных солдат фюрера. Большевистские генералы находятся в ужасе перед невиданной мощью вермахта. Оборона Севастополя парализована, и дни последнего оплота Сталина на Черном море сочтены!» – восторженно предрекали военные корреспонденты «Фелькишер беобахтер», специально присланные доктором Геббельсом из Берлина. Вскормленные ядовитым молоком Министерства имперской пропаганды, они с упоением строчили уничижительные статьи, восторженно снимали на кинопленку разрушительную работу летчиков рейхсмаршала Геринга, а также азартную работу немецких артиллеристов, обстреливающих Севастополь.

Яростно колотя в барабаны и трубя в трубы скорой победы, они должны были создать в мозгах у обывателей твердую убежденность в том, что на Восточном фронте все обстоит прекрасно. Да, не считаясь с чудовищными жертвами и при помощи генерала Мороза и маршала Грязи, русским удалось остановить продвижение германских войск на восток, но теперь все позади. Превосходя диких азиатов буквально во всем, славные солдаты рейха продолжили свой крестовый поход против большевизма.

Победные сообщения из штаб-квартиры фюрера, вместе с аршинными заголовками газет, фотографиями разбитой советской боевой техникой и кадрами кинохроники с длинными колоннами пленных впечатляли, но все это было не совсем правдой.

В сердцах солдат и матросов, защищавших Севастополь, не было дикого страха и безграничного отчаяния от осознания безнадежности своего положения, брошенности Верховным командованием на произвол судьбы. Вместо всего этого была горечь и боль от понесенных потерь, была ярость и злость на врага, была обида за невозможность ответить равноценным ударом. Однако больше всего у них было решимости отстоять город от вражеских полчищ и готовности ради этого биться с ними до конца.

С тем, что противник превосходил авиацию Крымского фронта своей численностью, и спорить было трудно и глупо. Силы VIII корпуса 4-й воздушной армии рейха прочно оседлали небо, и выбить их оттуда было чрезвычайно трудно, но это не означало, что советские летчики отказались от борьбы. Временно выдвинув на передний край борьбы с бомбардировщиками противника средства ПВО, они сосредоточились на прикрытии транспортов и боевых кораблей, доставлявших в Севастополь боеприпасы и маршевое пополнение. Не проходило дня, чтобы самолеты противника не несли потери от действий наших летчиков, что приводило в бешенство Рихтгофена и Манштейна, желавшего установления полной блокады Севастополя.

Регулярные приходы в бухты крепости кораблей и потери авиации заставляли фашистское командование нервничать и перебрасывать с сухопутного фронта на его морской участок все новые и новые подразделения, тем самым ослабляя ударные силы корпуса.

Не все гладко обстояло и у осадной артиллерии. Превосходя противника по числу стволов и степени калибра, немцы никак не могли добиться ответного артогня по своим позициям, для выявления позиций советских батарей. Единственными, чьи «адреса» им были хорошо известны, являлись береговые батареи в северной и южной части Севастополя, получившие на немецких картах обозначение «Максим Горький I» и «Максим Горький II». Все остальное, включая прибывшие на кораблях гаубицы большого калибра, проводило пристрелочную стрельбу по позициям врага, успешно скрывая от его наблюдателей свое местонахождение.

Генерал Казаков только тем и занимался, что размещал прибывшие пушки по секторам обороны, укрывал их и проводил пристрелочные стрельбы. Особым его вниманием пользовались гаубичные батареи, которым со дня на день предстояло вступить в схватку с врагом. Их, как всегда, было мало, но и то, что было, могло нанести врагу серьезный урон.

Каждый день обобщая приходящие в штаб обороны разведывательные данные из различных источников, Рокоссовский вместе со своим штабом пришел к определенным выводам. Исходя из того, что Манштейн делал основной упор на артиллерию и авиацию, командующий предположил, что противник не имеет серьезного превосходства в живой силе.