Всякий раз, приезжая в деревню, я видел в окно террасы снующую по улице фигуру Тынистана. В неизменных шортах. Даже – в осенние холода. Вначале – с вёдрами. Потом с большим бидоном из-под молока, в котором возил на тачке воду из Михайлова колодца. Не близкий край – от избы Котковых нужно пройти шесть домов и свернуть в переулок. Там, по общему мнению, лучшая вода в деревне, если, конечно, не считать ключика в овраге, куда с вёдрами (и тем более – с бидоном) не набегаешься. А бегать приходится, малый в доме, на одно мытьё сколько воды уходит.
Следующая картинка: Тынистан колет дрова. В нашей деревне это происходит на улице, у ворот, куда сваливают с машины купленные берёзовые чурбачки. Их, прежде чем переместить в сарай, нужно переколоть, занятие длинное и муторное, по себе знаю.
И такая вот ещё мизансцена: Тынистан там же, у ворот, чинит мотоцикл с коляской. День чинит, два, три, неделю. Будто дятел долбит, такой упорный. Мотоцикл битый, с облупленной краской, с налётами ржавчины, впечатление, будто побывал на войне. Был куплен за какие-то совсем небольшие деньги, взятые у нескольких соседей в долг. Починив, Тынистан стал ездить за двенадцать километров на «Пьяную канаву» – так здесь называют небольшой деревообделочный заводик, где на тяжёлых погрузо-разгрузочных работах за немедленный расчёт наличными вкалывают ради спасительного опохмела окрестные, отбившиеся от регулярного труда мужички. Ездил туда Тынис-тан каждый день. И долги вскоре отдал.
А ещё через какое-то время я его увидел за рулём жигуля-пятёрки. Автомобиль тоже был не нов и крепко помят, требовал регулярного ремонта, но на работу возил Тынистана исправно.
Нет, совсем и не доказывал Тынистан всей деревне, зная, как придирчиво за ним наблюдают, что он трудолюбив. Он таким был. Ни минуты не сидел без дела – мог подмести или помыть пол, начистить картошки и приготовить обед, выкупать и покормить ребёнка. Мало того, он ещё и занимался своим Ванечкой (Иваном Тынистановичем) – складывал с ним из кубиков дома, учил делать физзарядку и заставлял бегать по дому (а в жару – вокруг дома) совершенно голым, для закалки. В подходящую погоду голым же выводил его и на улицу, от чего Надька и молодая бабушка Рая вначале впадали в шок, пока не убедились, что ребёнок совсем и не простуживается.
В деревне к такого рода закалке относились с большим сомнением, но Ванечкой любовались все, попутно вспоминая, кто же до Ванечки в последние годы рождался именно в нашей деревне, а не в городе. В конце концов выяснилось, что за последние двадцать лет все деревенские внуки и правнуки были горожанами, Ванечка же стал первым, нарушившим это странное правило.