Жатва Дракона

– Понятно. Это будет просто взаимопонимание между нами, какое у нас было много раз раньше. Когда я найду возможность использовать что-то из них для дела, я напишу вам записку. Если от меня не будет известий в течение года, вы можете свободно предположить, что нацисты схватили меня, и вы найдёте другой способ заставить деньги работать.

– Но, предположите, что что-то случится со мной?

– Этот риск я должен учитывать. Вы выглядите довольно здоровым.

Ланни ухмыльнулся. – "В прошлом году один астролог из Мюнхена сказал мне, что я умру в Гонконге в течение двух или трех лет".

– Ну, вы не верите в астрологию, и я тоже. И что?

– Я скажу вам, что я сделаю, Genosse. У моего отца есть запечатанный конверт в сейфе, содержащий моё завещание. Я вложу туда записку, в которой будет написано, что столько-то тысяч принадлежит Тиргартену. Если я умру в Гонконге, Робби откроет конверт, и, когда вы придете и попросите деньги, то вы их получите.

– Я не вижу в этом никакого вреда.

Ланни добавил: "Я вложу деньги в акции Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Если начнётся война, они подскочат до потолка, и вы сделаете новые открытия об американском частном предприятии. Акции будут зарегистрированы на мое имя, и поэтому не могут быть украдены".

"О.К. со мной", – сказал бывший капитан, по-английски. Побыв в Интернациональной бригаде, он знал, как говорят американцы. Теперь он отстегнул английскую булавку и вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку "стимулов" и, пересчитав вслух, взял семнадцать банкнот из пачки. "Я оставлю их для поездки и для использования в Германии", – сказал он. – "Без сомнения, я могу разменять их здесь".

"Пойдите в шикарный ресторан и закажите обед", – предположил бывший плейбой. – "Скажите им, что у вас нет ничего мельче, и они должны будут принести вам сдачу". Ланни взял банкноты и засунул их во внутренний карман, но не стал пользоваться булавкой. Он привык обращаться с такими банкнотами. Иногда он покупал картину за сто тысяч долларов наличными.

Они были по соседству с гостиницей Монка, и Ланни подъехал к тротуару. Он посмотрел на лицо другого человека в тусклом уличном свете и сказал: "Lieber Genosse, мы нечасто встречаемся и не выражаем наши чувства так свободно, как могли бы. Мы говорили о стимулах, и я хочу сказать вам, что вы были им для меня. Я уважаю вас за целеустремленную преданность делу свободы и социальной справедливости, которую я встречал всего несколько раз в своей жизни".

"Мне очень приятно это слышать", – ответил подпольщик. – "Вы сказали это лучше, чем смог бы я. И я просто скажу вам, что я чувствую то же самое о вас. Вы отказались от гораздо большего, чем я когда-либо мог дать".

– Мы могли бы поспорить об этом, Genosse. Вы постоянно рискуете своей жизнью в течение пяти лет, которые я знаю вас, а я все это время путешествовал в классах люкс на двух континентах.

– За дело вы расстались с одной женой, за дело вы потеряли другую. И только что сказали мне, что не можете жениться на третьей по той же причине. Я думаю, это должно уровнять нас.

"Что ж", – сказал Ланни, – "давайте оставим это таким образом. Вы думаете, что я отличный, и я думаю, что вы отличный, и мы будем доверять друг другу и сделаем все возможное для того, во что мы верим".

Итак, они сказали Auf Wiedersehen, до новых встреч. На нью-йоркском тротуаре, "снова", чтобы быть на тротуаре в Берлине примерно через три месяца, как обещал Ланни и добавил: "Если будет на то Божья воля".

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

След Змея

³²

I

ЛАННИ ехал на автомобиле через весь штат Пенсильвания. Земля с невысокими холмами и множеством долин и с бесконечно меняющимися видами. Страна молочного хозяйства, страна фруктов, лугов со свежей зеленой травой и полей с недавно проросшими злаковыми. Фермерские дома прятались под огромными деревьями, а рядом были выкрашенные в красный цвет амбары, фруктовые сады с первыми зелеными листьями, извилистые ручьи и поленницы дров. Дороги были хорошо вымощены и не слишком извилисты, так что можно было проехать восемь сотен километров в день без напряжения, если не обращать внимания на частые апрельские ливни.

Рядом с Ланни сидел учтивый и утончённый Форрест Квадратт, большой любитель поговорить, из которого лился нескончаемый поток слов, так как у него был действительно образованный слушатель. Всегда он говорил тихо с мягко улыбающимся цинизмом. Он знал мир мужчин и женщин и очень мало ожидал от них. Он находил удовлетворение в чувстве превосходства над их глупостями и предательствами. Мир был таким, и ожидать от него чего-то другого, значит вводить себя в заблуждение.