Жатва Дракона

Сейчас он рассказывал ей об этом великом nouveu riche городе, и о значении этих памятников кайзерам, генералам и славе. Большинство одетых гранитом зданий возникло в последние три четверти века. Это был прусский вкус, остальной части Германии это не нравилось. Слово preussisch имело полдюжины смыслов в полудюжине разных частях страны, и все неблагожелательные. Идя вниз по Зигесаллее, можно увидеть самые смехотворные скульптуры в мире. При этом линия разговора могла принять слегка розоватый оттенок, но Ланни ограничивался только искусством.

Музей кайзера Фридриха стоит на стрелке острова в середине небольшой реки Шпрее. Его здание плотно прилегало к берегам, и он выглядел, как большая двухэтажная баржа, идущая вверх по течению. В настоящее время река замерзла, и конькобежцы скользили под мостами. Но летом, сказал Ланни, можно смотреть из музейных окон и видеть темную воду, текущую мимо, и баржи с грузом кирпича или бруса и кропотливо орудующими шестами мужчин со смуглой кожей и низкими лбами, потомков коренных Вендов, жителей болот и лесов Бранденбурга. Эта река принадлежала им на протяжении многих веков, и они, вероятно, до сих пор думали, что она по-прежнему принадлежит им, мало зная и ещё меньше заботясь о великой цивилизации, которая переполняла берега реки и распространялась на километры в каждом направлении.

Музей носил имя Гогенцоллернов, но его душа была доктора Боде, так объяснил Ланни. Этот великий Kunstsachverständiger прожил восемьдесят четыре года, и ему поклонялись любители искусства во всей Европе. Он создал образцовую коллекцию. Ланни взял свою ученицу на второй этаж, где были картины, и начал лекцию, которую обещал. Здесь были работы Дефреггера, и он рассказал, как он нашел пару хороших работ в Вене, а Nummer Eins повесил их в своем горном убежище. Это были простые жанровые картины крестьянской жизни, которую знал художник и которую любил созерцать на расстоянии этот государственный деятель. Безвредный вкус, но то же самое нельзя сказать о всех вмешательствах этого персонажа в искусство. Ланни понизил голос и оглянулся по берлинской моде, объясняя: "Вы понимаете, что в связи с этим не принято называть имен".

А ещё работы Ленбаха. Вот был настоящий немецкий художник. Сын каменщика, он приучил себя к долгому и кропотливому труду. "Сочетание грубияна и царедворца", – сказал Ланни. – "Он восхищался миром великих, и нашёл свой путь в него. Носил длинную бороду и очки. Ему были интересны люди, и он рисовал их, когда они бывали в Берлине, гордых, холодных, методичных, деятельных, сильных, полных мыслей и забот. Его мало занимали их мундиры или фактура ткани их одежды, он не уделял много внимания рукам и ногам. А вот их лица могли рассказать всю их историю, и он изучал эти лица ежеминутно, даже был готов изучать их на фотографиях, что большинство художников расценивало как нечестную форму конкуренции. Глядите на суровую линию рта, морщины, жесткие глаза, хмурые брови. Бисмарк, граф фон Мольтке, Принц цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст, это те люди, которые создали современную Германию, поставив ее впереди, убирая другие государства с ее пути. Это люди, которые верили в науку, в точное знание, в вещи, которые они могли потрогать и которыми могли обладать. Я, конечно, говорю о классе господ, о людях, которые взяли власть и удерживали её. А не о мечтателях, сентиментальной публике, которая не знает, что делается с ними или со всем миром, в котором они живут".

И работы Рембрандта, одна из лучших коллекций этого великого мастера. "Он был первым современным художником", – сказал Ланни. – "Я имею в виду то, что он рисовал то, что хотел рисовать, вместо того, что ему кто-то заказывал. Он заплатил за это жизнью печали и испытаний. Он изображал себя часто, и поэтому у нас есть свидетельство того, что делает время и страдания с прекрасным человеческим лицом".

Остановка перед портретом Хендрикье Стоффелс: "Здесь вы видите прекрасную и трогательную молодую женщину, которая была его служанкой и стала его второй женой. Этот брак был преступлением, которое его современники не могли ему простить. Мы наблюдаем ту же ситуацию в жизни Бетховена. Только не композитора, а его брата, который хотел жениться на женщине ниже его социального статуса, и это был композитор Бетховен, который был шокирован и из этого устроил большой скандал. Нам кажется странным, потому что мы думаем о Бетховене как о демократе. Мы не в состоянии понять, насколько народы Европы были ограничены по кастовому признаку, и остаются такими же до сих пор".

"Я не премину заметить это", – заметила писательница. – "Но что это за разговоры у эстета из башни из слоновой кости? Я не верю, что вы почти такой же троглодит, каким вы пытаетесь выглядеть, мистер Бэдд!"

Achtung, Ланни!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Клин клином вышибают

²⁰

I