Жажда

– Просто поинтересовался, как у меня дела. Он вызвал Олега по результатам анализа крови, который брал у него перед Рождеством. Он сказал, что никаких причин для беспокойства нет, но что было бы любопытно установить генетическую связь, объясняющую «это».

«Это». Она, он и Олег чаще обнимались первое время после возвращения Ракели из больницы. Больше разговаривали. Меньше планировали. Просто были вместе. После того как кто-то бросит в воду камень, поверхность ее постепенно становится прежней. Лед. И все же у него было ощущение, что там, внизу, на дне под ними, что-то подергивается.

– Никаких причин для беспокойства, – повторил Харри, не столько для нее, сколько для себя. – И это все равно тебя обеспокоило?

Ракель пожала плечами:

– Ты подумал хорошенько о баре?

Харри уселся и отпил своего растворимого кофе.

– Когда я был там вчера, у меня мелькнула мысль, что, естественно, надо продавать. Я ничего не знаю о том, как работают бары, и не ощущаю призвания поить молодых людей с потенциально неудачными генами.

– Но?..

Харри застегнул молнию на пуховике.

– Эйстейн обожает там работать. И он не потребляет товары, предназначенные для продажи, это я знаю. Простой и безграничный доступ дисциплинирует некоторых. Ну и к тому же бар держится на плаву.

– Ничего удивительного, ведь это место может рекламировать себя при помощи двух вампиристских убийств, почти состоявшейся перестрелки и Харри Холе за стойкой.

– Мм… Нет, на самом деле я думаю, что сработала идея Олега о музыкальной теме. Например, сегодня вечером будут петь только самые стильные дамы за пятьдесят. Люсинда Уильямс, Эммилу Харрис, Патти Смит, Крисси Хайнд…

– Это было до меня, любимый.

– Завтра будет джаз шестидесятых годов, и, что самое странное, придут те же люди, что ходят на панковские вечера. Мы неделю будем играть Пола Роджерса в память о Мехмете. Эйстейн считает, что нам пора провести музыкальную викторину. И…

– Харри…

– Да?

– Мне почему-то кажется, что ты собираешься оставить «Ревность».

– Правда? – Харри почесал голову. – Черт, у меня ведь нет на это времени. Двое таких растяп, как мы с Эйстейном…

Ракель рассмеялась.

– Только если не…

– Если не что?

Харри не ответил, продолжая улыбаться.

– Нет-нет, забудь об этом, – сказала Ракель. – У меня дел достаточно, и я не…

– Всего один день в неделю. По пятницам у тебя все равно выходной. Немного бухгалтерии и другой бумажной работы. Ты получишь часть акций и станешь председателем правления.

– Председательницей.

– Договорились.

Смеясь, она хлопнула его по протянутой руке:

– Нет.

– Подумай об этом.

– Хорошо, прежде чем отказаться, я подумаю об этом. Не залезть ли нам обратно в постель?

– Устала?

– Мм… нет. – Она посмотрела на него поверх чашки полузакрытыми глазами. – Я думала о той части акций, которые, как я погляжу, не получила фру Сивертсен.

– Мм… Ты шпионишь. Хорошо, после вас, госпожа председательница.

Харри снова бросил взгляд на газетную полосу: 4 марта. День освобождения из мест заключения. Он пошел за женой к лестнице и, проходя мимо зеркала, не взглянул на него.

Свейн «Жених» Финне вошел на кладбище Спасителя. Сейчас, ранним утром, здесь было пустынно. Всего час назад он вышел из ворот тюрьмы Ила как свободный человек, и это стало его первым делом. На фоне снега черные маленькие округлые надгробные камни казались точками на белом листе.

Он шел по покрытой льдом тропинке маленькими осторожными шагами. Теперь он был стариком, который давно не ходил по гололеду. Он остановился у маленького надгробия с нейтральной белой надписью под крестом: «Валентин Йертсен».

Никаких памятных слов. Конечно. Никто не хочет напоминания. И никаких цветов.

Свейн Финне достал из кармана пальто перо, встал на колени и воткнул его в снег перед надгробием. Индейцы племени чироки клали в гроб своих умерших перья орлов. Он избегал контактов с Валентином, когда они сидели в Иле. Не по той же причине, что и остальные заключенные, которые до смерти боялись Валентина, а потому, что Свейн Финне не хотел, чтобы этот молодой человек его узнал. Потому что он узнал бы рано или поздно, это Свейн понял, всего лишь раз взглянув на Валентина в день его прибытия в Илу. У него были узкие плечи и высокий голос матери, какой он ее помнил с той поры, когда стал ее женихом. Она была одной из тех, кто попытался сделать аборт, когда Свейн не следил за ней, и тогда он вломился к ней и жил у нее, чтобы охранять свое потомство. Она дрожала и плакала, лежа рядом с ним каждую ночь, пока не родила мальчика в прекрасной кровавой бане в комнате, а он перерезал пуповину собственным ножом. Его тринадцатый ребенок, его седьмой сын. И не тогда, когда узнал имя нового заключенного, Свейн уверился в этом на все сто процентов. А тогда, когда узнал подробности преступлений, за которые Валентин Йертсен был осужден.

Свейн Финне поднялся.

Мертвые мертвы.

А живые скоро умрут.

Он втянул воздух. Тот человек связался с ним. И пробудил в нем жажду, ту, от которой годы должны были исцелить его.