Жажда

К концу проповеди я сделал вывод, что отец Василий в определенной мере обладает даром внушения. Его обаяние носило агрессивный характер, но, подкрепленное религией, буквально завораживало. Главное же состояло в том, что он, похоже, сам искренне верил во все, что говорил. Его бескомпромиссное осуждение греха показалось мне вполне искренним. Однако достаточно ли этого, чтобы заподозрить священника в зверских убийствах четырех женщин? Мог ли он тронуться умом и возомнить себя карающим мечом Господним? Его разящей дланью? Не принял ли на себя роль орудия, действующего по воле Всевышнего?

Под конец проповеди священник счел необходимым затронуть тему денег. Он посетовал на то, что в условиях засухи некоторые алчные грешники наживаются на трудностях соседей, призвал прихожан не поклоняться золотому тельцу, погрозил им геенной огненной. Отец Василий вообще часто упоминал ее – видимо, полагал, что кнут куда эффективней пряника.

Когда мы с Мериме вышли на улицу, пыльное пекло показалось нам морским бризом по сравнению с духотой, сгустившейся внутри церкви.

Взглянув направо, я заметил маковку часовни, возвышавшуюся над кронами деревьев. Возле нее было обнаружено тело последней жертвы, рыжеволосой женщины, которую никто не знал.

Это могло свидетельствовать как в пользу священника, так и против него. С одной стороны, убийца, безусловно, не должен совершать преступление там, где часто появляется, чтобы не навлечь на себя подозрений. С другой, религиозный фанатик может не задумываться о подобных вещах, считать, что находится под высоким покровительством того, чью волю якобы исполняет. Кроме того, кто знает: возможно, отец Василий жаждет пострадать за веру.

Мериме прервал ход моих мыслей.

– Полагаю, вы не заметили во время проповеди ничего необычного? – спросил он.

Мы шагали по направлению к «Дионису». Мне мучительно хотелось воды. Ледяной.

– Что вы имеете в виду? – спросил я, с трудом сглотнув жалкие остатки слюны.

– Вы очень внимательно слушали проповедь, но, видимо, надеялись отыскать в словах священника намек на мотивы, которые могли заставить его покрыть свое тело крестами и в чем мать родила носиться по Кленовой роще. Поэтому и пропустили один важный момент.

– Не томите, доктор.

Мериме быстро огляделся. Он хотел убедиться в том, что рядом с нами никого нет. Но поблизости были люди. Мы двигались чуть впереди небольшой толпы прихожан, возвращавшихся из церкви.

– Давайте отойдем подальше, – предложил мой спутник.

Мы свернули на боковую улочку. Здесь пахло нечистотами и кошками. Мериме достал из нагрудного кармана надушенный платок и приложил ко рту.

– Мерзость! – проговорил он.

– Так давайте поскорее уйдем отсюда. Выкладывайте!

– Отец Василий мог бы сделать карьеру фокусника, – заявил доктор, самодовольно улыбнувшись. – Ведь успех этого дела зависит от того, чтобы в нужный момент отвлечь внимание зрителей на что-то второстепенное.

Я демонстративно вздохнул, но промолчал, решил позволить Мериме преподнести мне свое открытие со всей помпой, хотя и сомневался в том, что оно действительно имеет такое уж важное значение для расследования.

– Все-все, не томлю. – Мериме понизил голос. – Так вот, когда отец Василий поднялся на кафедру и открыл Библию на заложенной странице, на мгновение его лицо изменилось так, словно он обнаружил там нечто такое, чего увидеть никак не ожидал. Я бы сказал, что это вызвало у него сильное беспокойство и досаду. Он оглянулся на служку так, как если бы боялся, что тот мог заметить то, что предназначалось только ему одному.

– Вы уверены? – Я действительно не заметил ничего подобного.

Должно быть, меня слишком занимала внешность священника, и потому на его действия я не обратил внимания.

– Затрудняюсь предположить, что именно лежало в Библии, – сказал Мериме, – но для отца Василия это точно оказалось сюрпризом.

– Послание? Письмо, записка?

– Во всяком случае, нечто очень маленькое. По окончании проповеди все, кроме, разумеется, меня, при слове «аминь» опустили головы и перекрестились. Тут отец Василий быстро взял предмет, вложенный в Библию, и молниеносным движением спрятал в рукаве. К сожалению, я не успел разглядеть, что это было.

– Версия про послание кажется мне самой правдоподобной, – сказал я. – Тем более что любую другую вещицу проповедник заметил бы сразу, не открывая книгу.

– Если бы он был толще листка бумаги.

– Значит, кто-то подбросил отцу Василию письмо или записку. Священник находится с этим человеком в таких отношениях, что их обнародование представляется крайне нежелательным, – подвел я итог. – И кто это, по-вашему, может быть? Сообщник?

– Почему бы и нет? Но есть и другая версия.

– Выкладывайте.

– Предположим, убийца приходит в церковь и признается отцу Василию в совершенных преступлениях. Тайна исповеди не позволяет священнику изобличить душегуба, сдать его в полицию, но он жаждет остановить кровопролитие. Преступник понимает, что его судьба висит на волоске, и принимает меры.

– Угрозы? – спросил я. – Но зачем тогда было исповедоваться?